Мы - одна бригада - Владимир Колычев

Пятус поступил мудро. Он не стал с ходу разгонять бунтарей по баракам, не стал требовать от них повиновения. Прежде он встретился с полковником Снегиревым. И сумел договориться с ним. «Хозяин» обещал увеличить паек и снизить норму выработки. По сути, уступки были незначительными. Но по всему выходило, что зона бунтовала не зря. И только после разговора со Снегиревым Пятус одним своим словом усмирил толпу.

Администрация своими силами и без особых проблем навела в лагере порядок. Помощь спецназа не понадобилась.

Пятус провел разбор, жестоко наказал отступников. Шавро был развенчан, а Губарь и Леший были возведены в сан объявленных петухов.

Смотрящий по мордовским зонам не очень-то одобрял действия Пятуса. Но большой воровской сход не нашел за ним косяков, оправдал разборку с Ошкаром.

Старый вор сохранил за собой место смотрящего. И в знак признательности приблизил к себе Игната, а с ним и Леву с Вилли. Отныне за уклонение от работ штрафной изолятор им не грозил. Друзья сдержали свое слово. И страшно гордились этим...

1

Игнат вышел за ворота КПП, остановился, полной грудью вдохнул воздух свободы. Прошел немного вперед, снова остановился, развернулся на сто восемьдесят градусов, обозрел крышу производственного цеха – оттуда ему махали руками зэки, провожали в свободное плаванье. Левы и Вилли среди них не было. Один откинулся на позапрошлой неделе, а другой на прошлой.

Игнат повернулся к зоне задом, а к свободе передом. И увидел своих друзей. Они шли к нему неспешной походкой, сдержанно улыбались.

– Ну здорово, братан! – протянул ему пятерню Лева.

– Ага, давно не виделись! – обнимаясь, похлопал его по спине Игнат.

– С возвращением, братуха! – присоединился к ним Вилли.

Как только Лева вышел на свободу, он тут же снял квартиру в рабочем поселке, примыкавшем к лагерю. По его изрядно помятому лицу было видно, что времени он даром не терял. Да и Вилли было трудно заподозрить в излишне здоровом образе жизни...

Все два года они втроем находились при Пятусе, служили ему верой и правдой. Немало лихих дел провернули. Много повидали, много узнали. Поднялись в авторитете.

Пятус объявил их воровскими пацанами. Это было реальным признанием их заслуг. Потому как самые авторитетные пацаны со временем могли получить статус положенца, то есть, по сути, стать кандидатом на воровской венец. Но времени на карьерный рост у друзей не было. Вот-вот должен был прозвенеть звонок. А продлевать командировку никому из них не улыбалось. Все трое уважали воровской закон, жили по понятиям, но никто из них не считал, что тюрьма – его дом родной. Всех тянуло на волю. Никто не хотел отказываться от свободы даже ради поднятия собственного воровского статуса. Они уже давно договорились, что на волю выйдут вместе. И по жизни пойдут одной бригадой...

Снять хату в поселке не составляло никакого труда. Люди жили тем, что сдавали внаем квартиры для тех, кто приезжал к зэкам на свиданку. Лева снял две комнаты с кухонькой в доме, по соседству с которым жил замначальника зоны. Но это абсолютно никого не смущало. Отныне они свободные люди, и на ментов чхать хотели с высокой колокольни.

За два года друзья не отработали на промке ни единого дня. Пахали мужики. Гнали за них план и пополняли их лицевые счета. Игната нисколько не тяготила мысль, что кто-то за него вкалывает. За право быть выше мужиков он расплачивался своим здоровьем в штрафном изоляторе. За право находиться в окружении законного вора ему приходилось биться смертным боем с его врагами. Он рисковал и жизнью, и здоровьем. Так что какие у мужиков могут быть к нему счеты. Он сам строил свою жизнь. В этом ему помогали воры. Поэтому он чтит их законы. От государства, кроме затрещин и подножек, он ничего не получал. Так что ему по барабану законы и традиции, по которым живет совковое общество. Пусть это общество принимает его таким, каким он есть...

На воле он практически никто. А в зоне он был уважаемым человеком. Поэтому на кармане у него звонкая монета. Кое-что накапало с лицевых счетов. И Пятус щедро отстегнул ему из лагерного общака целых пять сотен рваных. И Леву с Вилли тоже не обидел. К тому же и с прикидом у них все в цвет. Не так давно к ним на зону заехал мужик, который на воле кроил и шил джинсовые штаны и куртки. Теперь он работал на братву. И для Игната, Левы и Вилли сварганил по роскошному костюмчику, ну чисто фирма, не придерешься. И обувка вроде ничего.

Перед тем как идти встречать Игната, Лева и Вилли навели в хавире порядок. Но в воздухе все же улавливался запах винного перегара и крепкого табака. В маленьком коридорчике выстроились в три ряда винные бутылки.

– Я не понял, пацаны, разве Горбач сухой закон отменил? – усмехнулся Игнат.

Он и сам бы с удовольствием плеснул себе под жабры.

– Ага, отменил, но только чисто для нас, – осклабился Лева.

Когда ему шили джинсовый костюм, Игнат опасался, что не хватит материала. Он и сам обладал не хилыми габаритами, но Лева превзошел его. В боксе он бы тянул на супертяжелый вес. А в джунглях жизни – на самого настоящего льва. Стальные мышцы, крепкий боевой дух. В обычной жизни спокойный, добродушный. Но в драке он воплощал в себе первобытную свирепость, и горе тому, кто попадал под его тяжелую длань.

– А я вхожу в этот список? – усаживаясь на скрипучую койку, спросил Игнат.

– Ну а ты как думал! Вилли чисто из-за тебя в Кремль звонил. Там как узнали, что сам Бурлак откидывается, сразу зеленый свет дали. Вагон шампанского выслали.

– И где шампунь?

– Да вагон где-то в пути задержался... Да ты не мохай, у нас и без Кремля все на мази.

Лева с гордостью выставил на стол сразу четыре бутылки дешевого портвейна.

– Тут у нас еще целый ящик. У барыги одного зарядились, все путем, короче...

– Надеюсь, вагон из Кремля ждать не будем? – спросил Игнат.

Он в дорогу не торопился. В убогой хавире было тепло и уютно. И с бухлом без проблем, и теплая компания в сборе. Можно было бы погудеть пару-тройку деньков. А потом и в путь...

Вилли уговорил их ехать к нему в Москву. Лева не возражал. Игнат тоже. Дело в том, что еще в прошлом году он получил горькую весть из родных краев. Умерла его бабушка. Отмучилась, бедная – сказал он самому себе. Но на душе от этого легче не стало... Он боялся, что после его ареста бабу Лесю хватит очередной удар. Но вышло как раз наоборот. Она решила во что бы то ни стало дождаться внука. И эта решимость придала ей сил. И хотя нижняя часть тела так и осталась парализованной, она наловчилась обходиться без его помощи. К тому же подруги сумели оформить ее в дом престарелых, куда без блата хрен попадешь.

После смерти бабушки в родных краях его ничто не держало. Да и делать там нечего. Разве что к Завару на поклон идти да продолжать бомбить вагоны на товарной станции. Он хоть и уважал воровские законы, но становиться под кого-то не хотелось. Душа жаждала самостоятельности.