14-я танковая дивизия. 1940-1945 - Рольф Грамс

Выжившие, те, кто пережил лето и осень 1943 года, разошлись в разные стороны. Одна группа присоединилась к антифашистскому движению, получила более или менее весомые преимущества во время нахождения в плену и в большинстве случаев шанс относительно скоро, в 1947–1948 годах, снова увидеть родину. Часть из них осталась верна этой линии и в дальнейшем и сейчас занимает высокие и самые высокие государственные посты на востоке нашей родины. Вторая группа отвергла любую политическую работу и связанные с этим материальные выгоды, что сопровождалось более или менее плохим отношением к ней русского лагерного начальства и его уполномоченных немецких приспешников. Военнопленным из этой группы «посчастливилось» в течение 1949 года наконец вернуться домой. В конце 1949 года некоторые из них предстали перед русским военным трибуналом, и в рождественские дни 1949 года большинство из них было признано виновными в так называемых военных преступлениях и осуждено по меньшей мере на 25 лет каторжных работ. Некоторые из них вернулись домой в конце 1953 года, другие осенью 1955 или в начале 1956 года, а немногие до сих пор находятся в Советском Союзе[16].

Мы еще ничего не знали обо всем этом, когда 31 января 1943 года шли по различным проселочным дорогам Сталинградской области в так называемые лагеря для военнопленных, расположенные в районе аэродрома Бекетовка и поселка Красноармейск. Правда, только некоторым посчастливилось совершить этот относительно короткий марш. По непонятным причинам некоторые колонны военнопленных по нескольку дней бродили по заснеженной степи, получая в день по два сухаря на человека и ночуя под открытым небом. Колонна, в которой оказался я, в первый день двинулась по долине реки Царицы западнее железнодорожной станции Елыианка. На второй день мы отправились в Гумрак. На третий день из Гумрака пошли через Городище снова в центр Сталинграда. На четвертый день мы направились в поселок Красноармейск, на пятый день перешли оттуда в Бекетовку, затем назад в Красноармейск, а потом снова в Бекетовку, где уже вечером нас наконец приняли в лагерь. В мороз от 25 до 30 градусов мы все это время ночевали под открытым небом.

Оба лагеря для военнопленных в этих двух населенных пунктах были оборудованы крайне примитивно. Правда, в лагере в Бекетовке имелось по крайней мере несколько бараков, в которых было не так холодно, как на улице. Лагерь в Красноармейске состоял большей частью из неоштукатуренных кирпичных зданий без крыш, окон и дверей. Тем не менее те военнопленные, которых доставили в эти лагеря, считали, что им еще повезло, так как они прибыли туда после относительно непродолжительного марша. Большая часть пленных, прежде всего из северной части Сталинграда, вынуждена была совершать многодневные переходы по каким-то совхозам и колхозам в район, расположенный севернее нашей северной отсечной позиции. Как позже выяснилось, из этих колонн, которые двигались на север, до лагерей дошла лишь небольшая часть военнопленных. Большая часть пленных погибла от обморожений и истощения в пути.

С середины до конца февраля в Бекетовке собралась большая часть военнослужащих 14-й танковой дивизии и среди них значительное число офицеров. Насколько я еще помню, там находились лейтенант Бауэр и капитан Э. Домашк (103-й панцер-гренадерский полк), лейтенант Гильберт и капитан Веллер (64-й мотоциклетный батальон), обер-лейтенант Гёте, лейтенант Грэфе, советник Людеритц, начальник военного оркестра штабсмузикмайстер Вальдау (4-й артиллерийский полк), майор медицинской службы доктор Хааг (полевой госпиталь), обер-лейтенант Ломанн, капитан Петер Нойендорф, обер-лейтенант Твиссельман, военный фельдшер Зиг, лейтенант Виттшток (36-й танковый полк), капитан Ледиг, советник военного суда Шуманн, старший казначей Шольц (штаб дивизии), и обер-лейтенант Пёшманн (начальник службы снабжения дивизии). Здесь я узнал, что в последние дни боев в котле обер-лейтенант барон фон Вельк попытался в одиночку прорваться из окружения и, по-видимому, при этом погиб.

Уже через несколько дней в этом лагере начался сыпной тиф, а вскоре и дизентерия. Из-за полного отсутствия санитарных учреждений эпидемия очень быстро распространилась по всему лагерю. От этих болезней, а также от обычной простуды, с которой ослабленный организм пленных уже не мог бороться, в феврале и марте 1943 года только в Бекетовке умерло, по данным советских источников, около 38 тысяч человек. Они похоронены в глубоких балках западнее Бекетовки. Среди них оказались капитан Нойендорф, военный фельдшер Зиг и, насколько я знаю, также капитан Бургемайстер.

Тот, кто в день капитуляции случайно оказался в одном из госпиталей в самом Сталинграде и не мог самостоятельно передвигаться, сначала находился в нем. Во всяком случае, в Сталинграде оставалось не так уж и много немецких госпиталей, которые приняли под свою опеку русские врачи. Главным образом речь идет о так называемом «бункере Тимошенко» и о подвале оперного театра. Здесь, в подвале оперного театра, лежали многие бойцы нашей дивизии. Одним из врачей здесь служил капитан медицинской службы Келлер из штаба дивизии, а также фельдшер Хан (4-й артиллерийский полк). Оба дивизионных священника, Эберт и Рааб, помогали им в качестве санитаров-носильщиков. Через несколько дней после ссоры из-за якобы спрятанных часов капитана медицинской службы Келлера куда-то увели, и он больше так и не появился. По словам одного из бойцов 94-й пехотной дивизии, который еще жив, однажды вечером летом 1943 года священников Рааба и Эберта увели на допрос, а на обратном пути расстреляли. Пастор Рааб скончался на месте, а пастор Эберт смог доползти до подвала, где находился немецкий госпиталь. Немецкие военные врачи с риском для жизни ухаживали за ним, переодев его в форму обер-ефрейтора, и к концу лета 1943 года он поправился. В подвале оперного театра скончался также обер-лейтенант Вегвитц (4-й артиллерийский полк).

В конце февраля и в начале марта начался вывоз военнопленных из лагерей в Красноармейске и Бекетовке. В длинных товарных поездах отсюда увезли младших офицеров и тех, кто не занимал ответственных должностей. Их отправили в два лагеря: в Елабугу на Каме и в село Оранки под Горьким. Поскольку и в этом случае медико-санитарное обслуживание и питание было совершенно недостаточным, много военнопленных умерло во время перевозки и в первые недели пребывания в лагере от сыпного тифа и дизентерии. В том числе и кавалер Рыцарского креста лейтенант Виттшток (36-й танковый полк). Его Рыцарский крест взял на сохранение обер-лейтенант Маркграф, который позднее очень быстро вступил в антифашистское движение и в 1945–1946 годах стал первым начальником полиции в Берлине. Кроме того, умерли также обер-лейтенант Пёшманн, штабсмузикмайстер Вальдау, майор Бауэр (бывший 4-й военно-строительный батальон), обер-лейтенант Грэфе, майор Вюнше-Штойде и капитан Менцель (бывший 4-й артиллерийский полк).

Часть старших офицеров, особенно командиров, офицеров с техническим образованием и тех, кто служил в штабах, отправили в лагерь города Красногорска под Москвой. В отличие от всех остальных отправок, которые мы наблюдали до сих пор, в этом эшелоне для военнопленных были созданы почти невероятные условия: хорошо отапливаемые спальные пульмановские вагоны, почти достаточное питание, надзор за пленными осуществлял русский генерал, медицинским обслуживанием занимались несколько русских врачей! Это была одна из тех непостижимых для нас загадок, с которыми нам позднее приходилось сталкиваться не раз. Тот, кому повезло попасть в этот эшелон, смог, по крайней мере, пережить первые месяцы плена, так как и лагерь, находившийся в непосредственной близости от Москвы, отвечал почти в полной мере общепризнанному представлению о лагере для военнопленных. В этом эшелоне находились и все попавшие в плен генералы, а также генерал-фельдмаршал Паулюс. В лагере в Красногорске оказались следующие офицеры нашей дивизии: генерал Латтман, подполковник фон Пецольд, полковник Людвиг, майор Энгельбрехт, капитан Э. Домашк, капитан Ледиг, советник Людеритц и майор медицинской службы Хааг.