Возвращение - Готлиб Майрон

нее достаточно переживаний. Я чувствовал себя героем.

– Это всё? – спокойнее, чем я ожидал, спросила она.

– Вроде всё, – напрягся, пытаясь вспомнить, не упустил ли что-то важное.

– Ты уверен?

– Да, – теперь уже твердо подтвердил я, окончательно заврав себя в глухой тупик.

В одном я был уверен: правду я им уже никогда не расскажу. После чего никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах не буду им лгать. Есть шанс, что они никогда не узнают сегодняшней правды. Благо свидетелей не было. За Альфу я был абсолютно спокоен. Уж она определенно не выдаст, да и свора противников особенно не заинтересована болтать лишнее, учитывая обстоятельства того дня.

Она задержала на мне незнакомый и очень тяжелый взгляд, пытаясь убедиться в том, что я ничего не утаил. Секунду спустя я понял, что взгляд был адресован не мне, а ей самой. Так рыбак отталкивает лодку с песчаного берега, и когда та подбирает импульс его силы, впрыгивает в нее, и она несет его на им же самим порожденной скорости.

Вобрала в себя тот взгляд. Наполненная и ведомая им, подошла к полке, на которой, сколько помню себя, стояла хрустальная ручной резьбы ваза. Ее любимая. Невинная, нарядная, искрящаяся чистейшими бликами и перемигивающаяся немыслимыми цветами. Я часто и подолгу стоял перед ней, закрыв один глаз, перемещаясь в разных направлениях до момента, пока ни улавливал желанный оттенок. Руками удерживал голову неподвижно, чтобы кристальный луч не вырвался из моего зрения, а губы тем временем восторженно нашептывали «Вызывающе сверкая ослепительным стеклом»

Мама взяла вазу в руки. Ее тело величаво и спокойно, но глаза и дыхание в плену решимости, которую она с трудом перебарывает в неизбежность, будто у нее нет выхода – если она не сделает этого, произойдет какое-то непоправимое злоключение. Чувствую, каких невероятных усилий это требует от нее.

Она знала историю своры с Кубинки, ножа и Альфы еще до того, как предложила очистить лицо от пудры и дермакола. До того, как увидела меня, предусмотрительно повернутого спиной к свету. И даже до того, как открыла дверь в квартиру, в полумраке которой ее предательски поджидал уродливый маленький грязный склизкий волосатый обман.

Я не мог поверить, что она готова сделать это – необратимое, немыслимое.

Зачарованно смотрю на тысячи бесформенных осколков, все еще стянутые в одну целую эллипсную в основании, лилиями, расцветающими вверх чуть вбок в безупречные овалы грани, заканчивающиеся волнами жемчужной раковины, вазу. И молю только об одном: если где-то там зарезервировано для меня одно-единственное чудо, я хочу воспользоваться им сейчас. Магический поток воздуха подхватит вазу на полпути из безупречной красоты в уродливые паучьи грустали и сохранит ей жизнь.

… или сама гравитация в порыве великодушия откажется исполнить свои природные обязанности.

– Что ты делаешь? Прошу тебя – остановись. Я все расскажу. Прости. Я хотел как лучше. Дай мне только один шанс, – умолял я.

– У тебя был шанс, – тихо и как-то уж слишком печально, ответила она.

Почему? Почему она обращает в трагедию такой маленький, незначительный … пусть даже обман.

– Дай мне второй шанс, ну только один раз, всего лишь один последний раз. Я все тебе объясню.

– В жизни нет второго раза. Если упустил первый, то упустил его навсегда. Шансы не возвращаются. Постарайся не забыть это до следующего случая, – ответила она морозным тоном

– Не торопись. Ты же хочешь, чтобы я не торопился. Покажи мне пример. Не торопись. Покажи мне добрую волю, – умоляю ее о великодушии.

Она печально смотрит на меня, то ли прощаясь с детством, то ли с невинностью. Моим детством и моей невинностью.

– Ты обманул один раз – это твой позор, я не могу разрешить тебе стать моим позором, – заключает она и выходит из комнаты.

Я сел на пол в груду искрящихся, кажется, еще горячих осколков.

– Не рассматривай это как конец света. Прими как начало новой жизни, – произнес Илай, выходя вслед за ней.

– Не уходи, – я приготовился вцепиться ему в ногу, если не остановится.

Он садится рядом. Прислоняюсь к нему, и он вынужден обнять меня.

– Как она отреагировала на твой первый обман? – стараюсь быть как можно более спокойным.

– Никак.

– Просто проигнорировала? – удивляюсь я.

– Нет, просто я никогда не пытался. Какой смысл? Мы только что говорили об этом.

– Я хотел как лучше.

– Вот это поражает меня больше всего – твое «я хотел как лучше». Все предыдущее я еще могу понять. Ты так ничего не понял.

– Я думаю, что понял, но сейчас уже не уверен. Считай, что ничего не понял, расскажи. Только, пожалуйста, оставь это ваше идиотское «сам должен понять» и нормально объясни.

– Не сердись, – попридержал мою прыть Илай.

– Откуда ты взял, что я сержусь? – произношу как можно спокойнее и не торопясь.

– Ты перешел на «вы». Всегда переходишь на вы, когда сердишься. Кроме того, «сам должен знать, понимать, чувствовать» не в моем лексиконе. Это не новость для тебя. И все же обвиняешь меня. Ты несправедлив. И еще, ты не доверяешь ей и мне. И это еще бо̀льшая несправедливость. Ты полагаешь, я брошусь убивать любого, кто создаст неудобство на твоем или ее пути? Ты так обо мне думаешь? И полагаешь, что умнее ее. В твоих руках правда сильнее, чем в ее. Если ты не сердишься, тогда объясни, откуда вся эта грязь повылезала.

– Ты прав. Я всё делаю не так.

– Нет, не всё. Многое делаешь именно так. И я горжусь тобой за это. Она, между прочим, тоже. Сегодня ты вломил этой шпане. Их больше и они с ножом. Ты не побоялся и всё сделал безупречно. Не уверен, что я смог бы сделать лучше.

– Я был не один. У меня была помощь.

– Знаю, и еще знаю, что эта помощь не подброшена великодушно с неба. Четыре года ты готовил эту самую помощь. Полагаешь, Альфа бросилась бы в любую заварушку? Она была там, потому что защищала тебя и можешь гордиться дружбой, которую ты вырастил в вас.

– Откуда ты всё узнал?

– От мамы. Как она узнала, спроси у нее. Может, и расскажет, – улыбнулся он неприметной хитрецой, в этом случае означавшей «вполне возможно, когда-нибудь и расскажет, но определенно не сегодня». Еще показалось, что он хорошо знает, как узнала мама.

– Все, что ты сказал, я понимаю и знаю. Расскажи, что я не понимаю, – прошу его.

– А что ты не понимаешь?

– Я солгал. Это плохо. Согласен. Но я не убивал, не крал. Почему бы ей просто не наказать меня? Объяснить. Дать мне