Ночной хозяин - Данил Коган

Он свое на сегодня отвоевал.

Он сидит на трупе рейтарской лошади и, матерясь от боли, плотно бинтует разрезанную зачарованным клинком ладонь. Рана под нагрудником кровоточит, но до нее еще дойдет очередь.

Кондотта Красных Дьяволов несет в этой драке просто чудовищные потери, но день сегодня, похоже, будет за ними.

Иберийские королевские пехотинцы, занимающие левый фланг их построения, уже опрокинули и погнали прочь цоригских наемников.

Их фланг пока просто держится, две измотавшие друг друга баталии топчутся на узкой полоске земли в пятнадцать шагов шириной, таская друг друга по нему туда и обратно. Не повезло раненым, которые не смогли оттуда выползти.

А вот ему — повезло…

В следующий миг Оттавио пронзает запредельный холод. Он выгибается дугой, беззвучно крича в ставшее внезапно близким синее лацийское небо. Изо рта бьет вверх струя пара.

Тело лошади под ним сначала покрывается инеем, а затем шкура начинается лопаться под напором взрывающейся замерзшей крови.

Та Сторона преподносит Оттавио непрошенный, незваный Дар.

Он еще этого не знает, но где-то там, посреди топчущих кости и плоть его боевых товарищей пехотных колонн, в этот самый момент умер его отец, получивший шальную франкскую пулю прямо в сердце.

Actum est:

Оттавио проснулся весь в поту с резко колотящимся сердцем. Плохой сон. Плохой знак. Левую ладонь свело резкой болью, как будто рана была нанесена только что.

Тогда, под Гарильяно, его тело, постоянно испускающее волны стужи, нашел Лоренцо, один из отцовских сержантов. Он вложил в окровавленную левую ладонь Оттавио, в полном соответствии с инструкциями своего капитана, кусочек обыкновенного гранита, оплетенный медной проволокой. Кусочек, который Лоренцо снял с груди своего господина Чезарио Марко Юлия Стрегона. Последний аспект их семейного алтаря.

Лоренцо взялся прислуживать Оттавио, пока тот был ранен. Потом поехал сопровождать его на судьбоносный семейный сбор в Наполи, где в купленном отцом доме проживали мать и сестры Оттавио.

Потом вызвался охранять Оттавио по дороге в Вышеград, да так и остался при нем насовсем.

Постепенно сердцебиение успокоилось, а боль ушла, вернулась в прошлое, на поле под Гарильяно, растворилась в жарком, сухом лете 1589 года от Откровения.

До самого утра Оттавио пролежал с открытыми глазами, разглядывая потолок. Это просто плохой сон. Просто. Плохой. Сон. Морфей больше не желал принимать Оттавио в свои объятья, и лациец решил спуститься вниз, разобраться с бумагами, доставшимися в наследство от почившего счетовода.

2

Маркиз после завтрака слушал доклад Оттавио. Он величественно восседал в кабинете в своем особом кресле, завернутый в необъятный подбитый ватой шлафрок, из которого можно было бы, при желании, сшить офицерскую палатку. Он слушал молча, внимательно глядя на Оттавио, ни разу не перебив рассказчика и ничего не переспрашивая.

Когда Оттавио закончил, маркиз вздохнул и задумчиво отхлебнул из тонкой фарфоровой чашки каву — новомодный напиток, привозимый на рынки закатных провинций анатолийскими купцами. Зерна кавы стоили бешеные, по мнению Оттавио, совершенно не соответствующие горькому вкусу этой гадости деньги. Маркиз брезгливо отставил чашку с остывшим напитком в сторону.

— Я вижу, у вас остались вопросы, Оттавио, — он взглянул на помощника. — Вопросы, которые терзают сомнениями ваш разум. Излагайте. И запомните: меня интересуют не только факты, но и ваши рассуждения.

— Так точно, ворст. Вопросы есть, но они относятся к моей профессиональной сфере, — маркиз красноречиво поднял бровь. — In primo, я не понимаю, как было произведено одержание. Еще за час до бойни этот Хирш был всего лишь слегка неадекватен. Его семейный алтарь цел. То есть дух взялся не оттуда. Одаренного, который мог бы послужить посредником и провести ритуал, рядом не было. Да и ритуал в доме не проводился, я уверен! По всем известным мне правилам одержания произойти не могло. Но оно случилось! Deinde, амулет. Что это за вещица, я понять не смог, но он явно был как-то завязан на духа, завладевшего разумом и телом Хирша. Одержимость — не совсем моя область, но я достаточно разбираюсь в ней, чтобы с уверенностью утверждать — ничего подобного в ритуалах овладения не применяется. Что это и зачем оно? Загадка. Вроде бы одержимый мертв, и можно забыть об этом, но я не люблю неразрешенных вопросов. А в этом деле их получается слишком много!

Маркиз покивал на этот горячий спич Отатвио и глубокомысленно изрек:

— Вы правы, все это очень загадочно и любопытно. Нам остается только ждать.

— Чего ждать? — опешил Оттавио.

— Других случаев. Эта история, как мне представляется, еще не закончена. Нашли что-нибудь в бумагах?

— Пока ничего. Да и что такого ценного там может быть? Так, просто копаюсь в них по привычке все доводить до конца. Но почему вы думаете, что история не закончена, ворст?

— Мне так кажется, Оттавио. Есть причины так думать, но вам их знать не нужно. Дело не в недоверии, — маркиз заметил, как Оттавио напрягся, — просто я не люблю делиться своими умозаключениями, под которыми нет реальных фактов. У меня богатое воображение. Оно на основе ничтожных признаков рисует мне сюжеты фантастических историй, а вы не большой поклонник литературы.

— Ворст. Могу я попросить вас об одолжении?

— В разумных пределах можете.

— Мне нужно получить в окружной священной консистории [71] разрешение на проведение ритуала одержания для моего старшего брата. И один свободный день, чтобы после посетить Обитель Святого Духа.

— Разрешение не проблема. Возьмем в консистории открытый лист [72]. Сейчас напишу Моррисону, он решит вопрос. Свободный день после выдачи разрешения вы получите. А теперь давайте займемся другими делами. Сегодня вас ждет увлекательное путешествие в мир бухгалтерии, — маркиз махнул своей ластообразной ладонью в сторону лежащей на столе и возле него кучи бумаг Хирша. — Зря, кстати, вы поссорились с советником Ризенталем, — внезапно сменил он тему разговора, — он человек влиятельный. Думаю, убийц он нанимать не будет, не тот случай, но прилюдного оскорбления он вам не простит. Попробует отомстить при удобной возможности.

— Уже доложили, — с досадой бросил Оттавио.

— Не просто доложили, — маркиз покопался пальцами-сосисками в лежащих на его столе документах. — Советник Ризенталь еще с вечера подал на высочайшее имя форменную жалобу, — пальцы маркиза брезгливо, за уголок, выудили из пачки внушительно выглядящий пергамент. — У меня эта ябеда ходу, естественно, не получит. Но копию советник направил в священную консисторию. А преосвященный Ромуальд не забыл, как гер Хейн унизил его в присутствии тестя императора из-за вас, Оттавио. Так что ждите разбирательства по поводу применения колдовства против городского нобля. Чем вы его, кстати, так приложили? Судя по отсутствию формальных признаков наложения чар, воля и потусторонняя сила?