Невинность палачей - Барбара Абель

Бухгалтер и рецепционистка наблюдают за агонией Леа Фронсак, не имея возможности ей помочь. Жуткое зрелище: тело, бьющееся в попытке избежать асфиксии, напрасная битва за глоток кислорода, пытка – молниеносно короткая для постороннего взгляда, но такая долгая, жестокая, полная страданий – для жертвы…

Когда тело молодой женщины содрогается в последний раз и застывает, оба затаивают дыхание – тщетное проявление солидарности перед неизбежной развязкой.

Софи Шене не может отвести глаз от неподвижного тела и не находит в себе сил противиться бушующим волнам ужаса, разрушающим плотину здравого смысла и сметающим на своем пути любую попытку рефлексии. Связанная и с кляпом во рту, рецепционистка отдается на волю страху и отвращению, а ее разум наотрез отказывается верить в происшедшее. Не имея возможности выразить всю глубину своего ужаса жестами и голосом, она погружается в нервную, безмолвную летаргию.

Щеки у нее мокрые от слез, и, кажется, еще немного – и неудержимые, душераздирающие рыдания, пробивающиеся через кляп, задушат ее саму.

У Тома Пессена все чувства обострены, и он на время оставляет попытки освободиться. Он смотрит, как его спутница сражается с подступающим безумием. Он тоже невольно затаивает дыхание, в то время как в голове появляется надежда, которой он пока не позволяет зреть. Но картинки уже тут как тут, переваливают через кордон совести: в смерти Леа Фронсак, за которую никто не несет прямой ответственности, он вдруг обнаруживает способ избавиться разом от всех своих несчастий.

Бухгалтер закрывает глаза. Он растерян. Он уговаривает себя. Сглатывает комок в горле. И наконец снова берет себя в руки.

Открыв глаза, он видит, что состояние Софи не улучшилось. Она рыдает, шмыгает носом, и каждый вдох дается ей с бóльшим трудом, чем предыдущий. Приступ кашля ухудшает положение. Она скрючивается на полу, кашляет, не может отдышаться.

Надежды Тома оживают – обретают форму, силы, становятся все безумнее. Хочет он того или нет, постыдное желание пропитывает собой каждую мысль, поглощает угрызения совести, усыпляет сомнения. Софи – единственная свидетельница его неверности. Если она сейчас умрет, как Леа Фронсак, его вину никто не сможет доказать…

Он предпринимает еще одну попытку прогнать от себя это гнусное желание. События последних часов перевернули его сознание. Смотреть, как умирают три человека, – такой ужас кого угодно выбьет из колеи. Он уже не помнит, где находится, он балансирует между возмущением и психозом, чувствует, как мутится разум. Столкнувшись с жестокостью ситуации, прежде неизведанной, его инстинкт самосохранения, что называется, закусил удила, и стало ясно: Тома Пессен, скромный бухгалтер, примерный супруг и образцовый семьянин, способен убить ради того, чтобы вернуться в комфорт своей обычной, ничем не примечательной жизни.

Это решение пугает и, несмотря на упрямые попытки его подавить как нечто немыслимое, навязывает себя наперекор всему и вся. Заставляет напряженно следить за каждым движением любовницы. Софи к этому времени уже справилась с эмоциями, и ее дыхание мало-помалу восстанавливается.

У Тома сжимается сердце.

Если что-то и предпринимать, то теперь. Сейчас или никогда.

Он снова трется запястьями о железный уголок, спеша освободиться. Гонит от себя вопросы, сомнения, стыд и страх, чтобы сосредоточиться на цели. Обрести свободу… И возможность распоряжаться своей судьбой. Спасти свою жизнь. Сохранить семью.

Совсем рядом Гийом Вандеркерен так и не приходит в сознание. Сердце у Тома стучит как сумасшедшее: обстоятельства складываются так, чтобы его план сработал! А чуть поодаль Софи Шене тихо плачет от отчаяния и безнадежности.

Это будет совсем нетрудно…

Работая запястьями, бухгалтер оглядывает помещение. Занавеси опущены, так что снаружи никто ничего не увидит, даже если пройдет прямо под окнами. Камеры наблюдения, которая могла бы записать происходящее в комнате для персонала, тоже не видно.

Ни единого свидетеля.

Путы начинают ослабевать, и Тома это чувствует. Уже предвкушая успех, он удваивает усилия, хотя боль немилосердно кусает его за руки.

В двух метрах от него Софи, кажется, впала в прострацию. Она лежит на боку, спиной к нему.

Каждое движение рук заставляет бухгалтера стонать, но из-за кляпа почти ничего не слышно. И все же приглушенные стоны в конце концов проникают в сознание рецепционистки, и она стряхивает с себя инертность, напряженно прислушивается, потом поворачивается к нему лицом.

Стоит Софи увидеть, что он почти освободился, как к ней моментально возвращается дыхание жизни. В глазах девушки загорается огонек, и она всем телом тянется к нему в порыве ободрения и, забыв про кляп, кричит от радости. Тома же такой прилив энтузиазма в той, кого он намеревается убить, приводит в замешательство, и он замедляет движения.

Запястья у него в крови…

Голова кружится.

Сердце бьется о грудную клетку с силой, которая ошеломляет его окончательно.

Софи, конечно же, принимает мучительные потуги любовника на свой счет. И вот через кляп, возгласами и движениями головы она уже старается его воодушевить, убедить в том, что останавливаться нельзя.

Тома и пальцем не может шевельнуть.

Он смотрит на девушку, но видит только этот взгляд – единственное, что сейчас делает ее лицо живым. Софи же на седьмом небе от радости. Она неотрывно смотрит на его запястья и, как может, умоляет продолжать…

Ни на миг не догадываясь о том, что тем самым подписывает свой смертный приговор.

Собрав последние силы, чтобы противостоять боли, бухгалтер возобновляет резкие ритмичные движения. И вдруг – свобода! Внезапно его руки расходятся в стороны, и Тома спешит выставить их перед собой.

Софи начинает плакать, но на этот раз – от радости. Она смотрит на любовника с облегчением, признательностью и восхищением, с трудом сдерживает эйфорию, которую, в ее положении, не так-то просто и выразить. Конец кошмару, она в этом уверена. Через пару секунд и она тоже окажется на свободе! Через пару секунд жизнь вернется в привычное русло, и все это станет одним жутким воспоминанием. Она не сводит с Тома глаз, ведь это единственная возможность вести с ним диалог, и в ее взгляде проносится целая вереница посланий: она поздравляет, благодарит, призывает поскорее прийти ей на помощь.

Тома сбрасывает веревку с разодранных запястий. Дает себе небольшую передышку, чтобы оправиться от пережитого, потом хватается за свой кляп. Извлечь его удается не сразу, и это очень больно. Дрожащими руками он дергает скотч, пытаясь отдирать понемногу, а не одним махом, чем только удлиняет пытку. Пучки волос из ухоженной бородки отдираются вместе с лентой, и он то и дело вскрикивает от боли.

Последний этап – снять веревку со щиколоток, но и с этим скоро покончено. Он свободен.

Бухгалтер встает на ноги, но вид у него при этом какой-то потерянный. Софи наблюдает за каждым его движением, и невнятные звуки, которые она только и способна издавать, выдают ее нетерпение. У Тома внезапно пересыхает во рту. Он делает несколько шагов к девушке – дрожа, как лист на ветру, на грани головокружения. Ближе, еще ближе… Она смотрит на него огромными горящими глазами, и в них столько благодарности, столько радости… «Мой герой, мой доблестный рыцарь! Я вечно буду тебе благодарна!» Еще метр, и она окажется совсем близко. Тома не может сделать этот шаг, он слишком напряжен, он знает, что выбора нет, что цена деяния – его жизнь. Ноги подгибаются, внутренности скручивает узлом, обрывается дыхание. Она тут, перед ним, целиком в его власти…