Операция «Сострадание» - Фридрих Незнанский

— А это мой Толя в детстве, — размягченно, слезливо просюсюкала Анна Семеновна. — У него были такие прекрасные вьющиеся волосики, я не позволяла его часто стричь. Удивительно нежный мальчик был…

— Анна Семеновна, — вмешался Турецкий, опасаясь, чтобы слезы страдающей матери не хлынули потоками, — Лиля очень переживала, что ваш сын от нее ушел?

— Переживала? Да, конечно же, очень! Нет слов, как страдала. Окружающие боялись, чтобы не дошло до самоубийства… Мне кажется, она и сейчас до конца не пришла в себя. Конечно, времени прошло немало, но я по собственному опыту знаю: такие раны не заживают. Измена любимого не забывается и через шестьдесят лет…

На миг из хирургической старухи, прошедшей огонь и воду, выглянула молодая Анна — красивая, трагическая, сгибающаяся под тяжестью двух полностью меняющих ее жизнь известий: у нее будет ребенок — и муж ей изменил! Ушел ли он от нее сам или она, гордясь своей принципиальностью, его выставила, а после рыдала в подушку, представляя, как трудно будет растить ребенка без отца? Это уже неважно. Тем более, выросшего ребенка больше нет на свете…

По результатам допроса Анны Семеновны Великановой Турецкий и Грязнов решили поинтересоваться житьем-бытьем и настроениями бывшей супруги убитого, Лилии. Надо полагать, с такой работой справится и Веня Васин. А сами Турецкий и Грязнов займутся фирмой «Идеал».

Отталкиваясь от показаний жены убитого, полученных следователем Глебовым, представлялось необходимым как следует допросить врача Марата Максимовича Бабочкина. Тем более что его беседа с майором Тепловым представлялась как минимум странной… А как максимум, подозрительной. Ну, пусть человек считает, что ничего не знает об убийстве, но почему он так упорно отказывается от беседы с сотрудником милиции, которая может помочь выявить какие-нибудь зацепки, ценные детали? Как-то это непорядочно по отношению к убитому… Хотя для убийцы Бабочкин тоже неадекватно себя ведет. Убийца должен отводить от себя подозрения, а Бабочкин их словно бы намеренно привлекает.

— Вызовем его повесткой, — изобрел нехитрое решение Слава Грязнов. — Если добром не хочет идти, приведем. Нельзя позволять такое безобразие.

— Я милого узнаю по повестке, — сострил Турецкий. Друзья находились в его кабинете; служебный стол был завален материалами дела об убийстве Великанова, разного формата листками, испещренными вкривь и вкось заметками, наметками, схемами версий, где хитромудрые стрелочки соединяли уже имеющиеся факты с вопросами, ответы на которые предстояло получить. Одним словом, все свидетельствовало о напряженной работе, и не напрасно — в результате нее мозги Саши и Славы достигли точки кипения, при которой даже вышеприведенная шутка показалась смешной.

Смех друзей прервал зазвонивший телефон.

— Что-что? — удивленно переспросил в трубку Александр Борисович. — А, ну да, конечно. Пропустите и проводите прямо ко мне, немедленно.

Положив трубку, хлопнул Славу по плечу:

— Слушай, генерал, а ты у меня, оказывается, телепат! Что ж ты скрывал свои способности? Ты отправил Бабочкину мысленную повестку в виде импульса, а он ее принял. И сейчас будет здесь!

В оставшиеся до прибытия Бабочкина минуты Александр Борисович постарался привести в порядок свой рабочий стол и завершил это безнадежное занятие тем, что попросту открыл верхний ящик и свалил туда те материалы, которые допрашиваемому нельзя было показывать ни в коем случае.

Марат Бабочкин, невысокий полноватый человек лет сорока или где-то около того, с короткими, гладко зачесанными назад волосами, совсем не походил, с точки зрения Турецкого, на того хама, которым хирург представал в описании майора Теплова. Неизвестно, насколько это состояние было обычным для него, но сегодня Марат Максимович отличался осторожными приятными манерами и был безукоризненно одет. Единственным вырывающимся из общего ансамбля штрихом можно было назвать только расписные розовые валенки. Турецкий успел подумать о Нинке, которую такая экзотическая зимняя обувка привела бы в восторг: она обожает эпатировать любителей сдержанного классического стиля.

— Простите мне мою обувь, — завел Марат Бабочкин, — я только из загородного дома, а мои туфли промокли. Понимаете, лужа возле крыльца…

— Ничего, — великодушно поддержал его Турецкий, — мы понимаем. Присаживайтесь. А кстати, что это за обувь такая интересная на вас?

— А это валенки татарские. Бывший пациент подарил, некрупный политик, фамилию называть не буду. Он меня, кстати, и на родину свою свозил, в татарскую деревню, там народные мастера отлично валяют такую обувь…

— Надо же, как интересно, — перехватил нить разговора Слава Грязнов. — А у нас есть следователь Глебов, Георгий Яковлевич, родом с Волги, там тоже татары живут. Шибко хотел с вами побеседовать, а вот вы почему-то не откликнулись на его приглашение. Душа-человек. Он бы вас не съел, просто поговорил бы по-человечески и задал необходимые вопросы. Понимаю, профессия хирурга отнимает много времени…

Марат Бабочкин покраснел и стал похожим на ребенка. Упитанного и положительного щекастого отличника, который неожиданно для себя допустил в контрольной ошибку.

— Время тут ни при чем, господа следователи. Я должен был побеседовать с вами раньше, но я постоянно откладывал…

— Почему?

— Я боялся.

— А теперь не боитесь?

— Теперь? Тоже боюсь. Но, знаете, как гласит русская поговорка, двум смертям не бывать, а одной не миновать.

— Чего же вы боитесь?

— Сам не знаю. Но постараюсь передать свои ощущения…

…Разговор с Великановым, когда Марат Максимович рискнул высказать ему свои сомнения, получился на редкость продуктивным. Услышав от Бабочкина робкое допущение, что если его присутствие вызывает психологический дискомфорт, то он может уйти из передачи (о том, что Великанов способен разозлиться на него из-за своей неудачной операции, Марат благоразумно умолчал), Анатолий Валентинович с внезапно нахлынувшей доброжелательностью заявил, что дорогой коллега, вероятно, что-то не так понял. Никакого психологического дискомфорта у них друг от друга нет и не может быть. Они не конкуренты, они партнеры. Объем работы в программе большой, одному человеку не справиться. Что касается некоторой его холодности, а то и грубости в обращении, то она, как Марат мог бы заметить, возникла исключительно в последнее время и распространяется на всех, а не только на него. Конечно, Анатолий просит прощения и постарается, чтобы это в дальнейшем не повторилось. Сейчас у него тяжелый период, однако вымещать свои чувства на других людях — это неблагородно; он сознает свои ошибки.

«У вас неприятности? — задал нескромный вопрос растроганный Бабочкин, привыкший к тому, что коллеги должны помогать друг другу. — Не нужна ли вам моя помощь?»

Великанов одарил его печальной улыбкой. У него было красивое, с правильными чертами лицо, хотя пластический хирург, знакомый с секретами мимического языка, редко позволял своему лицу быть к тому же и выразительным.