Дикая жизнь - Фиона Вуд

Я говорила о нем с Майклом, который знает, в какой обстановке живет Бен дома, и оказалось, что все сходится. Отец Бена – видный, известный во всем мире гуру рекламы; внешний вид там ценится превыше всего. У матери Бена проблемы со здоровьем, с самого его детства она то и дело ложится в больницу, лечиться от депрессии. Двое младших детей в доме смотрят на Бена, как на божество, тем больше у него причин уподобляться ему.

И он действительно живет как божество. У него все под контролем.

Насчет привлекательности Сибиллы: по-моему, она – полная противоположность человеку, способному впасть в депрессию. Она самодостаточна до мозга костей.

Самоуверенности в ней нет, она даже не представляет толком, кто она такая, но от нее исходит ощутимая аура безопасности. Или комфорта. Или надежности, или дома. Не могу дать ей точное определение, но вижу ее.

Для Майкла она как лекарство.

Сомневаюсь, что Бен сможет хранить верность этому надежному «месту»: слишком много есть других мест, куда его тянут, и он не прочь изведать каждое из них.

Если Холли намерена завладеть Беном чужими руками, то как она собирается в итоге сделать его своим? Само собой, не здесь, где за каждым ее шагом следят во все глаза. Но с чего она взяла, что будет следующей в списке Бена? Или что вообще есть такой список?

Испускаю стон. Пора к Мерилл. Опять. Сама не ожидала, но сейчас поняла, что меня вырвали из состояния, близкого к удовлетворению. Отсюда, с этой койки под потолком с еле заметными очертаниями наклеек – звезд, которые сорвали после окончания прошлого семестра, – меня отвлекли от окна, эвкалиптов, чистого голубого и немыслимо глубокого неба. Проверяю свой ящик (заперт) – не хватало еще, чтобы Холли сунула свой любопытный нос в мои письма.

(позже)

– Привет, Лу.

– Привет, Мерилл.

Взгляд в сторону.

– Ну и как ты жила все то время, которое прошло с нашего последнего свидания, – «свидание» сопровождается мягким и дружеским подмигиванием.

– Неплохо.

– Если хочешь поговорить о чем угодно – чувствах, мыслях, происшествиях… – Задумчивая пауза. – На случай, если что-нибудь само сорвется с языка.

– Нет, не было ничего особенного.

Покладистый кивок. Она не напориста.

– Удается справляться с негативными мы-слями?

– Скажем так: они, кажется, вполне под контролем, но, само собой, время от времени…

Мерилл кивает, соглашаясь и поощряя мою откровенность.

Но на самом деле я вспоминаю о другом: я все еще часто думаю о том самом моменте – удар, шок, боль. Думаю о том, какой прекрасный мозг был смят внутри прекрасного черепа. О том, что рот любимого человека больше не произнесет умных слов, ласковых слов, живых слов, смешных слов, не поцелует нежно или страстно. Уже нет. Больше никогда. Ни за что. Как такое может быть?

– А мероприятия? Ты участвуешь в них?

Говорю: – Да, понемногу и со временем все более активно, сосредотачиваюсь на настоящем и на опыте жизни в новой школе.

Не говорю: мое я, которое меня определяет, мое существо смотрит на часы, стоит на улице, сидит в больнице, обнимает друзей, глотает соленые слезы (мои и моих друзей, которых даже нет сейчас в этой стране), ждет каждого их письма, думает, что здесь нет ничего от меня. Ни единой частицы. Но только что я сидела на кровати и смотрела на эвкалипт. И был миг, всего один краткий миг, когда я позволила этому миру существовать.

– А подруги – ты познакомилась поближе с кем-нибудь из девочек в «Беннетте»?

Говорю: – Все мы становимся ближе с каждой неделей.

Не говорю: Сибилла замечательная, Холли стерва, Элайза удобна, Энни дура, Пиппа безобидна.

– С успеваемостью у тебя дела идут прекрасно, не вижу в этом отношении никаких проблем, – и заговорщицкая улыбка.

Говорю: – Мне очень нравится, к новым учителям я пока привыкаю, но математика по усложненной программе – это здорово.

Не говорю: это мой новокаин, я действую механически, как зомби. А вообще мне нравится один из товарищей-чудаков на математике. Майкл…

– Хочешь чем-нибудь поделиться?

Сделай так, говорю я себе: закрой глаза, придай себе задумчивый вид, словно копаешься в душе, заглядывая в каждый закоулок, где наверняка застрянут ошметки ненависти к себе и горя, если не вычищать их регулярно зубной нитью.

Ни в коем случае не делай: не вставай и не уходи вон.

Говорю: – Я по-прежнему скучаю по нему. (Ну надо же хоть изредка бросить ей кость.)

Не говорю: эта пропасть бездонна, или: я медленно вращаюсь в пустоте, войдя в крутое пике, или: я не хочу из него выходить, и уж, конечно, ни в коем случае не: я не заслуживаю выхода.

– Это понятно, и тебе, наверное, всегда будет недоставать его, но (с маленькой отважной улыбкой – почему она храбрится?) со временем эти чувства притупятся. Немного утратит значимость не твоя дружба с Фредом, а место в твоих повседневных мыслях, которое занимают воспоминания о нем.

Говорю: – Ничего. – Молча киваю.

Не говорю: выпустите меня отсюда, пока я не придушила вас за тяжкое преступление – вашу неуместность в моей жизни, за то, что посмели произнести его имя, и за то, что вас угораздило назвать его моим другом.

Пауза. Смотрю в пол. Не хватало еще, чтобы она увидела, как мои глаза наливаются кровью.

– Лу, скажи мне, как ты к этому относишься, и я с полным пониманием приму, если ты пожелаешь и впредь встречаться со мной дважды в неделю. Однако мне кажется, что ты делаешь большие успехи, прекрасно сознаешь, что с тобой происходит, поэтому мы могли бы сократить сеансы до одного в неделю. Но только если ты не против…

Говорю: – Пожалуй, я могла бы справиться со своими проблемами даже в случае одного сеанса в неделю. – Улыбаюсь. Сдержанно. Чуть-чуть.

Не говорю: аллилуйя, мать твою, ну наконец-то, и не отплясывай чечетку, выбегая за дверь.

Мистер Оксли орет во все горло, чтобы мы слышали его сквозь шум воды. Кто же знал, что вода может так шуметь? Активный отдых на свежем воздухе никогда не устает удивлять нас жуткими открытиями. Вот теперь нас восьмерых понесло в четырех каноэ туда, где оглушительно шумит вода.

– Неужели не можешь хотя бы сделать бедняжке минет? – кричит мне в ухо Холли.

– Я не собираюсь начинать так мои первые сексуальные отношения, – говорю я.

– Ты что, не въезжаешь? Я не про секс говорю, а про минет… – она вопит так громко, что мистер Оксли умолкает.

– Вы не поделитесь с нами своими замечаниями, Холли? Если вы считаете их более важными, чем информация, которую излагаю я и которая потенциально способна спасти вам жизнь? – Мистер Оксли скользкий тип, он наверняка был бы только рад послушать наш разговор. Холли сверлит его взглядом, но молчит, предоставляя выпутываться мне.