Луна над Лионеей - Сергей Осипов

– Интересно, – сказал он, – когда все это случилось?

Он не ответил на свой вопрос, и я тоже промолчала, потому что не была уверена, что именно Роберт имеет в виду. Что – «все это»? Он хотел знать, когда именно возникла идея убийства Анжелы и ее сына? Когда мистер Фишер приобрел свое своеобразие? Когда жизнь в Лионее перестала быть простой? Все это были хорошие вопросы, но, знаете, как это обычно бывает, задать вопрос куда легче, чем получить ответ, а тем более ответ, который бы вам понравился.

К примеру, я бы хотела узнать, когда Амбер Андерсон перестала казаться мне исчадием ада. Нет, не так – когда Амбер перестала казаться мне самым опасным человеком в Лионее? Когда я поняла, что и Смайли, и король Утер могут очень сильно ошибаться в очень важных вещах?

Я не знаю точных ответов на эти вопросы, но это и неважно. Я просто знаю, что это случилось.

Я смотрела на застывшего у окна Смайли в его красном спортивном костюме и вспоминала нашу первую встречу – почти год назад, в Старых Пряниках. Тогда Роберт был воплощением спокойной уверенности, я радостно уцепилась за его руку и пошла к вертолету, потому что нуждалась в простых и четких ответах, потому что хотела перенять эту самую спокойную уверенность. Да, и еще тогда он был одет в превосходный костюм. Не спортивный.

Теперь мне казалось, что я переняла от Смайли кое-что другое – стремление отыскать второе дно в каждом событии и в каждом слове. Смайли сказал, что явился ко мне в неурочный час, чтобы я не посчитала его детоубийцей. Кто знает, может быть, так и оно и было. А может быть, он просто хотел узнать, кто же проговорился о секретном королевском плане. Кто знает? А никто не знает. В этом проблема с нами, взрослыми людьми, ибо взросление – вспомните анкету в моем журнале – подразумевает умение лгать своим знакомым и не испытывать при этом никаких угрызений совести.

И если когда-нибудь вы вдруг решите поиграть в детство и начнете говорить только правду, вас просто не поймут. Так что не стоит и пытаться.

Себе дороже.

Настя не сразу поняла, в чем же тут дело, а когда поняла, то саркастически скривилась, именно скривилась, ибо с улыбками у нее сегодня как-то не задалось.

– В тюрьме должно быть страшно, – бросила она через плечо. – Я, конечно, не эксперт, но мне всегда казалось, что в тюрьме не должно быть весело, потому что тюрьма – это наказание, так? Почему здесь все такое светленькое и веселенькое, пахнет фруктами и…

В свой первый приход сюда она не очень-то интересовалась интерьером, потому что сначала была просто под впечатлением от самого факта посещения тюрьмы, а потом под еще более глубоким впечатлением от смерти Покровского. Пару дней спустя смерть Артема стала просто еще одной строчкой в столбике неприятных инцидентов и смертей, чуть ниже в этом же столбике значилась смерть Анжелы, и Настя подозревала, что если так пойдет и дальше, то вскоре различные интерьеры будут производить на нее куда более сильное впечатление, нежели смерти знакомых.

– Это не совсем тюрьма. Официально это называется «изолятор», – поправил ее Ларссон, начальник смены. Увидев в подземном коридоре рыжебородого гнома в синей униформе, Настя едва не сказала: «Здравствуйте, Натан», но что-то ее удержало, и секунду спустя выяснилось, что перед ней младший брат давешнего дежурного, Золтан. Теперь Настя могла уделить больше внимания не только здешним стенам, но и здешним обитателям; у Золтана, в частности, в одном ухе красовалась серьга, руки гнома по-хозяйски держались за широкий поясной ремень, а говорил он со смешным акцентом, составляя слова в предложения, словно строя башню из кубиков – медленно, аккуратно, время от времени отходя в сторону (замолкая) и глядя (мысленно повторяя) со стороны на построенное (сказанное).

– Я в курсе, – сказала Настя. Ларссон довольно кивнул, остановился у нужной двери, отпер ее и отошел в сторону, предоставляя визитерам полную свободу действий. Армандо, всю дорогу тактично державшийся позади, теперь выступил вперед и потянул на себя тяжелую дверь с прямоугольным смотровым окошком посередине, которое, между прочим, располагалось на высоте примерно полутора метров. Насте, а тем более Армандо, пришлось бы согнуться, чтобы им воспользоваться; Ларссонам, наверное, приходилось вставать на цыпочки или использовать подставку. Получалось, что в случае со смотровыми окошками межрасовый компромисс – это когда всем в равной степени неудобно.

Настя перешагнула порог камеры, огляделась и сказала:

– Лимон.

Камера была вымыта до блеска и пахла цитрусовыми. Настя осмотрела откидную кровать, похожую на полку в пассажирском вагоне, стол, маленький телевизор на подвеске. Все было стерильным и ничьим. Никаких следов Покровского, который, если верить бумагам, провел здесь почти полгода. Просто помещение, предназначенное для временной изоляции живых существ. Представить, что недавно здесь по полу, стенам и отчасти потолку были размазаны человеческие останки, было трудно, но Настя справилась с этой задачей.

– Его разорвало на части, – сказала Настя, обращаясь к Армандо. – Как будто он проглотил гранату.

– Я читал отчет, – ответил Армандо.

– В этом отчете не написано, как именно можно было сделать такое с Покровским?

– Нет.

– Когда мы были в лесу, в прошлом году, – сказала Настя, – появился призрак Сахновича, и только тогда Покровский впервые почувствовал эту сеть, проросшую внутри него. Но Сахнович – всего лишь тень, призрак, как он мог повлиять на материальный объект?

Армандо молчал.

– Как? – повторила Настя с толикой отчаяния в голосе. Армандо вздохнул, как делал всегда, собираясь сказать Насте то, что в принципе не должно было достигнуть ее ушей:

– Чтобы понять, что такое этот призрак, что он может и чего не может, нужно его поймать и подвергнуть исследованиям. Только тогда можно будет делать выводы.

– Поймать и подвергнуть? Обеими руками за, потому что призраки действуют мне на нервы, особенно этот конкретный призрак…

– Между прочим, – вдруг заговорил из коридора Ларссон, – наш изолятор оснащен антипризрачными сканерами. Это я на всякий случай.

– Отлично, – кивнула гному Настя. – Просто шикарно. Значит, дело не в призраке. Кто тогда? Агент Леонарда, затесавшийся в команду телевизионщиков? Притащивший с собой какую-то штуку, способную достать Покровского и под землей?

– С приезжими из «Короны» работают, но пока нет никаких результатов. Если не считать результатом полкилограмма марихуаны и некоторое количество антидепрессантов.

– Антидепрессанты? Чувствую, скоро они нам всем понадобятся… Шутка, – улыбка снова ей не удалась, поэтому Настя поспешно отвернулась и принялась разглядывать стены камеры, которая после проведенной уборки стала безликой коробкой, ожидающей следующего постояльца. Армандо спокойно стоял у двери, как будто его совсем не интересовала мысль, зачем Настя притащила его сюда. Настя и сама до конца не была уверена, что ей здесь нужно; наиболее близкое к истине объяснение могло бы звучать как «след Покровского», ибо увиденные ею останки никак не соотносились с настоящим, живым Артемом Покровским, и получалось, что этот человек просто исчез из ее жизни, внезапно, не оставив и следа. Точнее, оставив отвратительный, кровавый и, к счастью, недолго просуществовавший след.