Охота на Зверя - Ульяна Соболева

Когда немцы ушли, я сказала ему об этом…точнее, спросила, что он сделал, почему немец согласился. Ник рассмеялся и с довольным видом сунул подписанные бумаги в папку.

– Какая разница? Главное – я его не сожрал. И поверь, мне хотелось это сделать раз десять.

– Верю. Когда ты в прошлый раз с ним говорил по телефону, ты сказал мне то же самое.

Взгляд моего мужа потеплел, и у меня так же резонансом стало тепло внутри.

– Оказывается, я предсказуем?

– Нет, просто я тебя знаю.

– Чувствуешь, ты хотела сказать, – поправил он и улыбнулся мне. К этим переменам в настроении так сложно привыкать снова. И я снова на минном поле. Страшно оступиться и нечаянно все испортить. Особенно сейчас, когда он уже второй раз за сутки мне улыбнулся своей невыносимой улыбкой, от которой у меня захватывало дух и подгибались колени. Да, я все же не привыкла к его красоте. И никогда не привыкну, потому что она имела столько невероятных оттенков: от грубой и кровожадной красоты хищника в разгар раздирания жертвы на части до ослепительно невыносимой ледяной или жгуче, огненно-порочной. Но именно сейчас она заставляла дрожать каждый нерв на теле от неверия, что Ник действительно мне улыбается.

– Чувствую.

– Мне начинает нравиться, что ты меня чувствуешь.

После встречи он уехал вместе с Серафимом в научный центр, а я осталась в офисе завершить уже свои собственные незаконченные дела по благотворительному фонду.

Ближе к вечеру спустилась на парковку. Я настолько увлеклась своими семейными проблемами и отношениями с Ником, что совершенно забыла про охотников и их требования. И поэтому, когда сейчас вдруг обнаружила перед собой смертного с пистолетом в руках, а позади себя услышала голос Александра, то от ярости на себя и свою беспечность закрыла глаза. Нет, я не боялась – они не посмеют. По крайней мере не убьют. Им нужно нечто другое.

– Добрый вечер, госпожа Марианна.

– Добрый, – быстро осмотрелась вокруг, – наверняка, охрана сейчас увидит это в камерах. Черт. Как же не хотелось разборок именно сегодня. Именно в то время, когда мои личные проблемы вышли на передний план.

– Я вижу, вас можно поздравить с мистическим воскрешением вашего мужа?

– Я бы обошлась и без поздравлений.

– Вы напрасно осматриваетесь по сторонам. Все камеры выключены, а ваша охрана под действием транквилизатора похрапывает на своих местах. Я хочу, чтобы вы поехали со мной. И вы поедете.

Теперь я видела, что их здесь больше десяти, и все они держат меня на прицеле. Если я хотя бы дернусь, то превращусь в решето, и, наверняка, в их стволах деревянные пули.

– Садитесь в машину, Марианна. У меня мало времени. И не забудьте выключить ваш сотовый.

Я пролистывал одну страницу за другой, не веря собственным глазам. Казалось настолько диким, настолько неправильным читать строчки, написанные твоей рукой и в то же время совершенно не тобой.

«Малыш»…так я её называл. Я решил, что именно Марианне предназначалось это обращение, раз она сама дала мне…мой собственный дневник. Что оказалось не просто странным, а вообще заставило совершенно по-другому взглянуть на того Ника, по которому она клялась мне умирать от тоски.

Сказала так, послав к дьяволу с приставаниями, а я психанул и к шлюхам поехал в «Мадам Поузи». Выбрал сразу нескольких темноволосых вампирш и трахал их весь день напролёт до потери пульса. А, точнее, пока не надоело. Не стало тошнить от запаха этих дряней, от их волос не того оттенка и не той мягкости, от стонов, слишком громких и пошлых. Слышал их, а у самого в голове её тихие стоны в кабинете. Чёрт бы её подрал! Лучше бы, сучка такая, либо сразу отказала, либо уже позволила взять то, на что мысленно облизывался с самой первой минуты, как возле бара увидел. Нет же! Притягивает к себе, позволяет попробовать, но не сильно, так, чтобы только язык раздразнить вкусом своим изысканным, таким непохожим на остальные, и тут же отталкивает. Словно вызов кидает.

А это и был вызов, и понимает она или нет, какие последствия её ждут, меня теперь мало волновало. Я должен был её получить и точка! Понять, чем же так зацепила того Ника, что он перестал мной быть. И она ли стала причиной.

И даже если бы напрямую отказала в моих правах, я понимал, что не могу позволить. Не могу, мать вашу, позволить себе и ей не узнать, каково это смотреть, как от наслаждения разбивается на осколки пьяная поволока сиреневого взгляда.

Я уже видел, как он умеет затягиваться кружевом страсти, и это было самое потрясающее, что я видел до сих пор. Из того, что я помню, конечно. Это заставляло каждую клетку взвиваться в неописуемом восторге от упоения собственной властью над её потрясающим телом. Я уже грёбаные несколько недель словно пацан мучился от неудовлетворенного желания. Яйца болели так, что казалось, прикоснётся к ним – и я сдохну от похоти. Вот только чертовка лишь дразнила, подпуская достаточно близко, чтобы сводить с ума, но недостаточно для получения разрядки. Не знаю, каким был тот Николас Мокану, которого она знает, но Зверь всегда играет только по своим правилам. Даже если изначально его поставить в положение отыгрывающегося.

И я решил, что сделаю так, что она сама придёт ко мне. Решила хранить эфемерную верность своему мужу, пусть хранит. В любой другой ситуации я бы гордился тем, что моя жена настолько мне преданна. В любой другой, кроме этой, когда она решила, что секс со мной – это измена мне же. А, впрочем, так даже становилось интереснее. Потому что противостоял мне достойный соперник, которого я практически не знал.

И помочь мне в этом должен был именно дневник. Я его читал, запершись в комнате борделя. Признание в любви толщиной в целую тетрадь. Не знаю, что видела Марианна, читая эти строки, меня они приводили в ступор.

Решение рассказать всё о себе, обнажиться догола, до костей. Я не прочёл и половины, но уже понимал, в какое болото она втянула меня прежнего, и в какое продолжала тянуть нынешнего.

Как мог он рассказать ей о том, что я запретил себе даже вспоминать? Как мог рискнуть собственной безопасностью настолько, чтобы оставить письменные доказательства своей слабости? Ответ напрашивался один – этот долбаный дневник стал прощальным письмом Мокану. И самое главное – для него было нечто страшнее, чем просто сдохнуть. Первой мыслью было, что ублюдок явно хотел оправдать себя в глазах Марианны.

Но чем дальше я погружался в собственные воспоминания, иногда вздрагивая от той жестокой искренности, с которой он вскрывал их перед ней, тем больше видел не желание оправдаться, а стремление раскрыть себя настоящего. Так, будто он сомневался, что она знает его именно таким. Будто у неё были причины сомневаться в нём.

«– Если не будет как раньше никогда?

– Значит…и этого не будет. Не со мной. Потому что тогда какая разница с кем…верно?»