Охота на Зверя - Ульяна Соболева

Остановился, прислушиваясь к своим ощущениям, и тут же зверь внутри довольно зарычал, резко подавшись вперед. Запахи потных тел и крови смертных перебивали тонкий аромат ванили, исходивший от Марианны, но он всё же учуял его и довольно оскалился, предвкушая представление.

– Вы не можете не понимать последствий своего отказа, Марианна.

Тихий, но уверенный голос принадлежал седому мужчине около пятидесяти пяти лет, сжимавшему в руке пистолет, направленный на Марианну. Подонок! Сдержал рычание, рвавшееся из груди, и спрятался за одной из стен. Я же знал, что её взяли в заложники. Знал, что ей могли угрожать…Но вид наставленной на нее пушки, едва не сорвал весь контроль.

– Вы всё ещё не потеряли надежду уговорить меня, Александр? Почему? Боитесь, что будете отвечать перед моим мужем в случае, если придется перейти от уговоров к угрозам?

Усмехнулся и в то же время решил серьезно поговорить с ней после того, как вытащу отсюда. Моя смелая, дерзкая девочка. Но всё же смелость не всегда хорошо, тем более для женщины, окружённой вооружёнными мужчинами.

– Не стоит дерзить мне. Вы бы лучше подумали о том, что будет с вашими детьми. Какое будущее их ожидает после того, как их отца Нейтралы осудят на смертную казнь за совершённые преступления, а мать посадят за сокрытие и уничтожение улик?

– Мой муж не совершал ничего из того, что вы, Александр, хотите ему приписать. Вы бы побеспокоились о том, что может ждать Охотников, и в частности, их главу, за подобную клевету и вред деловой репутации нашей семьи.

– Вы напрасно надеетесь на помощь отца, Марианна. Стоит нам запустить жернова этой машины, и даже королю со всем его влиянием не удастся спасти вас от неминуемого наказания.

– Так что же вас останавливает? – Марианна усмехнулась, складывая руки на груди, – Почему вместо того, чтобы дать этому делу ход, вы теряете время со мной тут? Вы же понимаете, как рискуете? Я вижу, понимаете. Вы бросаете обеспокоенные взгляды на часы, зная, как каждая минута приближает вас к смерти.

– Мы не объявляли войну всему Братству, Марианна. Политика вашего отца вполне устраивает наш Орден. Нас интересует только монстр, убивший огромное количество людей за несколько недель. Отдайте его нам, и мы оставим в покое вашу семью. Отдайте нам это чудовище, в которое превратился ваш муж, и живите дальше своей жизнью.

Марианна замолчала, и я внутренне сжался, услышав её мелодичный смех.

– Ни-ког-да.

Всего одно слово.

По слогам.

Спусковой крючок.

Тот самый сигнал для зверя. Возможно, ему следовало услышать эту решимость в её голосе. Возможно, он даже был благодарен ничтожным смертным за возможность услышать её.

Очутиться позади Марианны и улыбнуться, услышав её вскрик удивления. Она не могла почувствовать мой запах, казалось вербой здесь пропиталась каждая стена. Телепортироваться с ней к машине, возле которой я спрятался и остановиться, услышав её истерическое:

– Нет, Ник. Нет, любимый!

Вцепилась в мою руку, не позволяя переместиться.

– Тебя накажут. Не трогай их. Это не простые смертные!

А мне плевать, кто они, малыш! Плевать, понимаешь ты? Когда я шёл сюда, я был зол за то, что посмели тронуть МОЁ! За то, что покусились на МОЁ! Но когда я увидел стволы, направленные на тебя…Когда понял, что, если замешкаюсь хотя бы на мгновение, они выстрелят в тебя, я испугался, малыш…Понимаешь? Я, чёрт бы тебя побрал, испугался впервые за кого-то другого! И эти твари должны кровью смыть мой страх.

Притянул её к себе, впиваясь в губы, сминая их жадно своими, стискивая пальцами мягкое податливое тело. Вкусная. Такая вкусная. Она стонет, зарываясь длинными пальцами в мои волосы, и я опрокидываю её на капот машины и отстраняюсь, с улыбкой глядя, на задернутые сиреневым дымом возбуждения глаза, на приоткрытые пухлые губы, на бурно вздымающуюся грудь.

– Никто не смеет трогать МОЮ женщину. – склонившись над ней, ударяя со злости кулаками по выцветшему металлу, – Никто и никогда!

Марианна закричала от досады, а я телепортировался в то же помещение, в котором ее держали. Жалкие ничтожества с дикими криками бегали по зданию, понимая, что теперь тут не было сдерживающего меня фактора.

Я убил их всех. Пару десятков ублюдков, сбившихся в кучу там, где я забрал её у них из-под носа. Пара десятков смертных, корчившихся в агонии. Их крики разносились далеко за стены скотобойни. Я хотел, чтобы она тоже слышала их. Вакханалия страха и боли, разбавленная слепыми выстрелами в никуда. Я ослепил почти всех их, кроме главаря, заставляя смотреть, как они решетят друг друга пулями, как бросаются на своих же словно звери. Я заставил слушать его их мольбы и наслаждался его животным страхом, сожалением и разочарованием. Жалкие людишки. Обретя оружие, они позабыли, насколько ничтожны рядом с нами. Позабыли, что стоит нам захотеть…стоит опустить занавес маскарада, и сотни хищников вырвутся на свободу.

Обездвиженный главарь сидел на стуле, глядя, как я разрываю одного за другим, выпуская кишки, и полной грудью вдыхая запах их крови и смерти. Несколько недель воздержания обернулись самым настоящим кровавым пиршеством.

Последним был старик. Он всё ещё был жив и истошно кричал, болтая ногами в воздухе, когда я вспарывал его брюхо когтями, жалобно молил о смерти, и только потому что меня ждали снаружи, я не стал растягивать удовольствие бесконечно.

После того, как покончил со всеми, отыскал в этом гадюшнике умывальник и смыл с лица и рук всю кровь. Вернулся к Марианне и молча притянул к себе, уже нежнее касаясь губами её губ.

– Что ты натворил, – обречённо, в самые губы.

– Моя?

Она вскинула голову, и я едва не застонал, увидев, какой надеждой засветился её взгляд. Молча кивнула, и я прижал её к себе.

– Никто и никогда, Марианна.

Меня то швыряло к нему с какой-то жесточайшей одержимостью, то отбрасывало назад с такой же неумолимой обреченностью. Дни, похожие на адские пытки, и я в каждом из них проживаю сразу две жизни. В одной – он мой, наконец-то рядом, наконец-то настолько близко, что от одного его присутствия сердце дрожит и заходится в бешеном восторге, а в другой – осознанное понимание, что это спектакль, который мы разыгрываем для других, декорации. Пусть красивые, обжигающие и так похожие на реальность, но все же декорации.

Видеть его и не видеть в его глазах себя, слушать его голос и не слышать в нем нас, чувствовать его прикосновения к руке, к волосам…мимолетные, быстрые и не чувствовать в них любви. Словно меня опутывает коконом лжи самой себе, и я до дикости хочу верить. Боже, как же я хочу верить, что вот сейчас…или сейчас все изменится…Но нет. Ничего не меняется, ничего не происходит, и только напряжение достигает какой-то наивысшей точки кипения. Когда этот фарс взорвется брызгами разочарования и ненависти. Потому что это невыносимо опасно – дразнить Николаса Мокану и играть с ним в те игры, в которых он всегда побеждает. А я играла. Ходила по тонкому, невероятно острому лезвию босиком и с завязанными глазами. Еще никогда в своей жизни я не соблазняла его так, как сейчас…и себя вместе с ним. Я продумывала каждую деталь своей одежды, прическу, взгляд, улыбку. Я его не просто дразнила, я его провоцировала, используя то оружие, которое он дал мне сам в нашей прошлой жизни. Видела, как сатанеет от желания, как чернеют глаза и сжимаются скулы, каким тяжелым становится взгляд, и понимала, что, когда заиграюсь, этот зверь разорвет меня на части. Стоит лишь оступиться, совершить ошибку, и он отберет контроль, он использует его против меня же. За каждую улыбку, за каждый взгляд, за каждую расстегнутую пуговицу на блузке и за край чулка он окунет меня в кипящее масло живьем и будет смотреть, как я корчусь в агонии. Я доходила до точки отчаяния. Я мучила себя намного сильнее, чем его. При каждой встрече, беседе, поездке в офисы и за город. Видеть, как его трясет от желания, захлебываться восторгом и в то же время жадно понимать, что я хочу больше. Что мне надо ВСЕ. Я хочу его сердце и душу. Но он принял вызов…и сбрасывал меня в пропасть взглядами, намеками, прикосновениями. Перед приемом в нашем доме Курт приехал к нам в офис вместе с Ником для подписания основного договора. Пока он перечитывал заново все бумаги с истинно немецкой придирчивостью к каждому параграфу, Ник смотрел на меня. И я чувствовала этот взгляд физически, глядя в его глаза и ощущая этот первобытный голод. Нет, не свой…свой уже давно превратился в нескончаемую пытку. Его голод. Он с каждым днем становился иным. Тягучий и очень терпкий, он потрескивал в воздухе разрядами электричества и вызывал ворох мурашек на коже от предвкушения этого голода на мне. Я смотрела в его расширенные зрачки, в которых горело мое отражение. Да, в языках синего пламени…мой инквизитор уже сжигал меня живьем и слышал мои крики. Их слышала и я и именно поэтому покрывалась мурашками. Его взгляд словно говорил мне: «Ты скоро приползешь ко мне на коленях, маленькая. Ты будешь умолять меня прикоснуться к тебе. Сама». И мне до боли захотелось это сделать…опуститься на колени перед этим Дьяволом. Почувствовать вкус его плоти во рту, в руках…внутри себя. Бешеными толчками. Смотрела, как он потягивает виски, обводя длинными пальцами край бокала, круговыми движениями, а у меня сжимаются колени, в горле пересохло, как от жажды, и между ног так влажно, что, кажется, ею пропитался воздух. И он…он ее чувствует. Ноздри трепещут, и пальцы вдруг резко сжимают бокал, и он опрокидывает его в себя одним махом.