Последний князь удела. "Рядом с троном – рядом со смертью" - Дмитрий Дюков

— Ждан, выдай мастерам по две с половиной копейки за рабочий день по полному расчёту, — подвёл я черту под этим торгом.

— Воля твоя, — буркнул дядька и удалился, бренча ключами.

Тут я заметил плотника Савву, тот мялся в стороне.

— У тебя какая нужда тут?

— Да тако ж к Ждану, Нежданову сыну, — пряча лицо, проговорил древоделя. — Паки и мне потребны деньги на устроение измысленных тобой, княже Дмитрий, пишущих палочек с пачкающим камнем.

Вместе мы дождались вернувшегося Тучкова, и после его расчета с головой артели гончаров экспериментатор на карандашах повторил свою просьбу.

— Сызнова руку в казну запустить восхотел! — всерьёз разъярился дядька. — Алчешь обманом добра княжеского? Ты брал уже на то дело пять рублей, и вдругорядь три, и всё мало?

— Клей дюже дорог, — оправдывался Савва. — Яз уж и рыбный, и из жил пробовал, всё едино — в песок крошится каменюка при письме. Хочу новый спытать, молвят, на зенчуге северном вельми хорош клеёк. Дай ещё десять рублёв — фунт зерна морского куплю.

В карандашах жемчуг не использовался, это я знал твёрдо, такие эксперименты требовалось немедленно прекращать.

— Если крошится, может, его спекать надо? — внесено было мной новое рационализаторское предложение.

— Во-во, иди в печи свои придумки потоми, — направил восвояси плотника Ждан. — Я тебе всё ж двадцать алтын дам, исполни царевича задумку, потешь его душу.

По уходе всех просителей Тучков стал уговаривать меня сократить размах натурных экспериментов.

— Челом бью, царевич Дмитрий, прекращай баловство заумное. Огромные деньжищи уже растратили, трёх месяцев с приезда с Москвы не прошло, а больше ста рублёв нет, почти полпуда серебра. Нам жалованье дворским платить, да на обиход, чтоб честь не уронить, купли дорогие делать нужно, эдак на двор до двух сотен рублёвиков и уходит. А ещё стрелецкий голова жалованье требует, да дьяку его мзду подавай, так никаких доходов не хватит. Паки же от дядьёв твоих верные люди просьбишку передали, да матери твоей старицы Марфы ключник жалобится, всем серебро нужно, молвят, корма скудные, поместья зело тощие, с глада иначе сгинут.

— Что ж ты раньше молчал? — поразился я тому, что мне лично никаких просьб не передавали.

— За малого летами тебя держат родичи, да и есть ты обликом сущее дитя, — объяснился Ждан. — Да и что попусту душу травить. Сам распоряжусь об отсылке кормов да поминок денежных.

Далее казначей Угличского княжества подбил наш грустный баланс. Доход ожидался с нашего уезда около пятисот рублей, с Углича чуть больше двухсот, со слободок рыбацких около ста, почти двести должно было прийти от различных разбросанных по всему замосковскому краю вотчин, да с Устюжны с её округой ожидал он не менее трёхсот. То есть за вычетом уже существующих расходов на двор, на жалованье стрельцам да выплат дьяку Алябьеву оставалось около девятисот рублей. Из этих денег требовалось отсылать вспомоществование родным, делать подарки нужным людям на Москве да жаловать уездное дворянское ополчение. Принимая во внимание то, что стрелецкий командир Пузиков пытался развернуть свой отряд в полный приказ, княжеству грозило банкротство, если не на следующий год, то через один точно. Конечно, имелось ещё изрядное количество натуральных податей хлебом, рыбой, мясом, а также льном да меховыми шкурками, но их размер пока денежной оценке не поддавался.

Терзаемый мыслью, как бы увеличить бюджет своего автономного княжества в составе Московского государства, я распорядился сопроводить меня к самому прибыльному предприятию города — княжескому кабаку.

— Не надобно тебе, княже Дмитрий, к кружалу и близко приближаться, — заартачился Тучков. — Содом и Гоморра тама, худое место для пропащих людишек.

Непонятно, откуда у моего дядьки была такая неприязнь к обычной корчме, но упирался он долго.

Но всё же спустя четверть часа махнул рукой и, собрав внушительный эскорт в пять человек, двинулся со мной к этой точке местного досуга. Располагался питейный двор недалеко от кремля на задворках торговых рядов. Уже при подъезде к кабаку я стал подозревать неладное: на узкой улице средь бела дня лежали два тела, то ли мёртвых, то ли мертвецки пьяных. Выглядело кружало старой покосившейся избой, за которой располагался двор с хозяйственными пристройками, где, собственно, и осуществлялось винокурение. Мы остановились в пяти шагах от покосившихся дверей питейного заведения, и уже здесь в нос шибанул тяжёлый запах.

— Не ходи туда, Богом прошу, — взмолился Ждан.

Мне, собственно, уже самому не хотелось, но уточнить детали стоило.

— Что ж так несёт?

— Вони тут преизлихо злые, — согласился казначей. — Перегар-то, дым, да от горшков, куда питухи испражняются, никак не ладаном курит.

— Это-то еще зачем? Горшки эти вонючие? Для птиц каких-то?

— Зело в ямчужном деле нечистоты пьяниц полезны, тако с этих окаянных питухов вдвое выгоды выходит.

Странное тут прижилось прозвание для сильно пьющих людей, вызывало оно ассоциации с уже казавшимся дико далёким прошлым.

— Что ж так неприглядно-то вокруг, убожество какое, — подивился я разрухе наиприбыльнейшего места.

— Для чего лепше-то устраивать? Всё одно испакостят всё, да и запалят рано или поздно с пьяного дела, — пожал плечами Тучков.

Изнутри кабака раздавались дикие неразборчивые крики.

— Чего орут? — поинтересовался не привыкший к такому поведению княжич.

— Упились все, али в зернь кто проигрался, али мерещится кому, — отмахнулся от проблем пьяниц Ждан.

— Кушанья где готовят, подают там что из еды? — хотелось мне знать ассортимент предлагаемых блюд.

— Никогда съестное по кружалам не подавали, ещё батюшка твой, великий государь Иоанн Васильевич воспретил, тако же и рядом торговать харчем заповедано. Заведено так для того, чтоб питухи быстрее упивались да поболее серебра оставляли. Да вытаскивать пьянчуг нельзя, должны пить хлебное вино, покуда начисто не пропьются. Следят за этим кружальные целовальники накрепко, урона прибылям не допускают, — сообщил мне правила местного питейного заведения мой дядька.

— Вот же клоака. Из жадности кабатчики, что ль, так стараются? — поинтересовался я ролью администрации алкогольного притона в этом безобразии.

— Им с того какая корысть? Безоплатно велено служить, силком их из посадских выбирают. Заворовывают, правда, бывало, но яз за сим слежу. Ежели кто от прошлых годов питейный недобор учинит, то с него самого через правёж недоимку взыщут. Не терзайся, княжич, убытков не выйдет, — пытался успокоить меня верный Тучков.

— Не нравится мне этакое дело. Грешно такое серебро наживать, — внезапно мне вспомнилось о душе.

— Верно молвишь, — обрадовался Ждан. — Давно толковал, надо на откуп кружало отдать. Пусть иные грех на душу берут, нам твёрдое число денег кладут, а сами выгадывают, скоко могут, корыстолюбцы.