Последний князь удела. "Рядом с троном – рядом со смертью" - Дмитрий Дюков

— Я скотину выводил, загон ей городил. Да на овине надо снопы сушить, зима-то в срок придёт. Ей, болел ты, аль на печи лежал, всё одно, спуску не даст, — огрызнулся мужичок.

— Поехали прочь. Горю тут мы не поможем, — скомандовал Бакшеев. — Объедем кругом подалее. До княжича эту моровую хворь ещё допустить не хватало, он-то щедринами ещё не мечен. Сжечь бы избу эту зразную. Да уж дюже жалко деток безгрешных, оставим их на Божье соизволенье.

Пуская шагом коня, самый опытный удельный воитель повернулся ко мне и произнёс:

— Не винишь, что без твово соизволенья решил? Ежели повелишь — запалим избёнку никчёмную.

— Да ты что! Как можно даже помыслить о сием! — слова я выкрикнул с ноткой истеричности. Сама мысль, что от меня могли ждать такой команды, казалась чудовищной.

— Молитесь за князя углицкого Дмитрия, доброту его помните, — обратился рязанец к закаменевшим крестьянам.

— Постой, Афанасий сын Петров, — остановил я двинувшегося в объезд военного советника. — Неужели у нас в отряде никто оспой не болел, и мы не можем оказать помощь этим несчастным? Вон я вижу двоих рябых, пусть один останется.

— Царевич Дмитрий, сделай милость, передумай, — наклонившись ко мне с седла, тихо произнёс уездный окладчик. — Где ж это видано, чтоб дети боярские по родству от дедов и прадедов ходили за детёнышами смердов. У тебя даже конюхи по родству служат, а не по холопству. Умаленье чести в том служивым великое, да и не токмо на себя позор падёт, а на весь род, внукам и правнукам аукнется.

— Хорошо. Есть ли у кого отметины от оспяной болезни? — мне пришлось зайти с другой стороны.

— Ести, — раздался нестройный хор голосов, откликнулось более половины состава отряда.

— Лошаков, Иван, ты уже болел этой заразой? — на лице телохранителя следов особо не было видно.

— В отрочестве, а что до щербин, то тем борода и хороша, что под ней, рябой али нет, не видно, — хмыкнул дворянин.

— Готов мне послужить? Помочь болящим детям? — вопрос был серьёзный.

— Прости, княже Дмитрий, невместно мне сие, уволь от этой службы. Також у меня и свои детки есть, за этими пригляди, а потом ещё и седмицу к людям не езжай, моровый дух жди пока изыдет, — наотрез отказался Лошаков.

— Кто своей волей пойдёт на сие дело? — Красноречивым ответом была гробовая тишина.

— Яз сделаю, что потребно, — к моему немалому удивлению, вперёд выехал черкес.

Однако, приглядевшись к нему, я поумерил энтузиазм от нахождения добровольца. Юное лицо вызвавшегося было абсолютно чистым от всяких следов прошедшей болезни.

— Страдал ли ты от оспенного мора? — это следовало прояснить сразу.

— Нет, с детства на мне заклятие, охраняющее от этакой напасти. Нет тут опаски никакой! — Самоуверенность в жителе Западной Кабарды водилась потрясающая.

То, что Гушчепсе с лёгкостью верит во всё сверхъестественное, было ясно давно, но тут он явно перегнул палку. Дремучая вера в силу оберегов и амулетов дико коробила сидевшего внутри углицкого княжича дипломированного врача.

— Спасибо тебе, но нет. Наш уезд не твоя родина, здесь твоя колдовская защита может не сработать.

Попытка мягко отказаться не удалась.

— Защитит. Все, кто пережил обряд, могут оспы не бояться. Она боится их, — упёрся верящий в свою магическую защиту язычник.

— Ты ошибаешься. Не существует чародейства, надёжно защищающего от заразных болезней. Это сказки, в которые верят доверчивые люди, — пытался я переубедить черкесского уорка.

— Князь назвал меня лжецом, — почему-то в третьем лице заговорил обо мне Гушчепсе. — Если б яз с ним был одной именитости и в одних летах, то нам следовало бы решить спор саблей. Аз готов ждать, пока мой род не назовут княжеским, а тот, кто напротив меня, не войдёт в зрелые года.

Черкес стал стягивать с себя выданную ему перед поездкой кольчугу, после задрал рубаху и стал тыкать пальцем в разные места своего тела.

— Узрите знаки от обряда, — произнёс он, демонстрируя крестообразные рубцы. — Кто и теперь мнит, будто я завираюсь, пусть выйдет на бой немедля.

— Не спорь, княжич Дмитрий, водится промеж горских людей эдакое чародейство, — подал совет Афанасий. — Как заболеет человек в их аулах оспой, тащат к нему младенцев. Режут малых и в раны втирают гноище из язв болезного, а опосля тех крох выхаживают бабки-травницы знающие.

Поразительно, похоже, этот обряд есть какая-то предтеча вакцинации. Никогда о таком обычае не слышал, в голову закралась мысль: может, я не один неведомой силой переселённый сюда в чужое тело?

— С каких времён так оберегаетесь от оспы? — вопрос стоило прояснить.

— С прадедовских, никто и не упомнит, откуда повелось сие, — с достоинством промолвил черкес.

— Прошу простить, что не поверил, Гушчепсе, — извиниться никогда не поздно, и я этим фактом воспользовался. — Оставайся тут, но служба тебе выйдет трудная.

Раз уж заговорили о вакцинировании, стоило довести дело до конца. Что вирус ослабляют на домашних животных, я помнил, на каких и как, предстояло выяснить благородному орку.

Получив краткие инструкции, откуда брать материал и как перезаразить крупный и мелкий скот, Гушчепсе взял от матери больных детей берестяную крынку с молоком и краюху хлеба и, ведя в поводу коня, направился к инфицированной избе.

Дальнейший путь я провёл в мечтах об успешной прививке от оспы всего княжества. Указанная уездным дворянином мельница действительно превосходила в техническом плане все виданные ранее. Плотина была бревенчато-земляной с хитроумно устроенным спуском излишней паводковой воды, колесо крутилось бившей сверху водой, внутри были не только жернова, но и передача движения на механическую дробильную ступу. По сообщению мельника, плотину ему строил заплотный творец из Ярославля с прозаическим именем Карпуня. Мастера стоило разыскать при первой же возможности, о чём я и сообщил Лошакову и Бакшееву.

В город мы прибыли во время вечернего богослужения. Воины у ворот, именуемые тут вратарями, предупредили нас об ожидающем возвращения малолетнего князя гонце — сеунче от слуги государева, конюшего, боярина Бориса Фёдоровича Годунова.

Пока дворовые слуги накрывали на стол к вечерней трапезе, не ездивший с нами по окрестностям Ждан кратко обрисовал личность гостя. Посетил нас московский дворянин Григорий Васильев сын Засецкий с прозвищем Темир, доверенное лицо царского шурина, да приехал он не с пустыми руками, а с собственноручно писанным посланием боярина.

За ужином разговор шёл о ходе Северной войны, приехавший придворный сообщил, что шведы разорили Кемскую волость[85]и пограничные земли Пскова, приступали и к Сумскому острогу.[86]