Пилот штрафной эскадрильи - Юрий Корчевский

Настроение за обедом было подавленное: никто не разговаривал, и тишина нарушалась лишь стуком ложек. Еще утром сидели за столом все вместе, многие уже сдружились, и потеря соседа за столом нередко означала потерю друга.

На следующий день от наземных войск пришло подтверждение о сбитых немецких самолетах. Без такого подтверждения сбитые самолеты на счет летчика не записывались. За каждый уничтоженный немецкий самолет выплачивалась премия: за бомбардировщик – две тысячи рублей, за истребитель – одну. Летчики обычно сбрасывались, покупали водку, бутылка которой стоила 700–800 рублей, и победу отмечала вся эскадрилья.

Вот только сбить противника было непросто. Выручала пушка. Если очередь из семи-восьми снарядов ее приходилась в уязвимые места бомбардировщиков, то его удавалось поджечь или разрушить двигатель. Для истребителя хватало трех-четырех снарядов. А вот пулеметы ШКАС калибром 7,62 мм были откровенно слабы, позже их заменит один пулемет УБС калибра 12,7 мм. Но подобраться к тому же бомбардировщику было непросто – стрелки не давали.

Защиты спереди Як не имел. Это на Ла-5 уже в 1942 году голову летчика спереди прикрывало бронестекло, а туловище – звездообразный двигатель воздушного охлаждения. На этом истребителе летчики не боялись ходить в лобовую атаку.

Двигатель же Яка был довольно уязвим. Иногда хватало одной-двух вражеских пуль, как двигатель останавливался. А уж видимость впереди при рулежке и взлете была просто никакой. Например, при движении самолета по рулежным дорожкам приходилось выписывать змейку, чтобы не столкнуться с другим самолетом или не сокрушить винтом автомобиль технической службы. А такие случаи бывали в каждом полку.

И боевые вылеты засчитывали летчикам лишь тогда, когда был воздушный бой или истребители уходили за линию передовой – на оккупированную территорию.

А у бомбардировщиков за боевой вылет засчитывались лишь бомбометания.

Следующим днем звену Остапенко был дан приказ – вылететь на разведку. Вот уж чего летчики не любили! Разведданные о противнике надо было обязательно доложить на аэродроме, но и немцы не зевали – они старались не выпустить за свою передовую разведчиков. Приходилось выкручиваться, стараясь уйти без боя на бреющем, или скрываться в облаках.

Взлетели сразу парой – благо ширина взлетно-посадочной полосы это позволяла. Батальон аэродромного обслуживания постарался, расчистил полосу от снега. А вообще-то командир полка уже поговаривал о переходе на лыжи – это когда вместо колес ставятся полозья. Но они не убираются в крылья – только стойки, ухудшают аэродинамику, снижая скорость.

Летать зимой Михаил не любил. Белый покров скрадывал ощущение высоты. Был даже случай неприятный у него, связанный с полетом именно в этих условиях. Он тогда еще на «Аннушке» летал вторым пилотом. По вызову санавиации летели они в маленький поселок. Нашли его, стали разворачиваться. Смотрят вниз: деревья мелькают – значит, еще метров двадцать высоты есть, а на деле это оказались кустарники, и высота была всего метров пять-семь. Тогда обошлось без катастрофы, но летчики прошлись по опасному краю.

Незнакомые с авиацией люди могут спросить: «А высотомер для чего?» Но в том-то все и дело, что высотомер показывает высоту над уровнем моря, а любой населенный пункт находится на своей собственной высоте. На картах эта высота отмечена, но касается это в основном аэродромов. А высоту, на которой находится каждая деревушка, не измеришь и на карту ее не нанесешь.

Фонарь Михаил приоткрыл немного – иначе плексиглас кабины изнутри запотевал, появлялась изморозь, и видимость ухудшалась. Конечно, было холодно, но для того и меховой комбинезон с унтами, да и перчатки есть. Голову шлемофон защищал, глаза – очки. Хуже было с лицом. У многих пилотов зимой лицо струпьями покрывалось от мороза и ветра. Но когда приходилось выбирать между струпьями и возможностью быть сбитым, выбирали открытый фонарь кабины.

Быстро проносилась под истребителями земля. Шли на тысяче метров. Выше забраться – не увидишь ничего, ниже – собьют. Истребитель брони не имеет, и снизу его даже из пехотного пулемета сбить можно. Но даже если и не собьют, а только повредят – дотянешь ли до своей земли?

Внезапно истребитель Ильи заложил крутой вираж. Михаил едва успел повторить маневр. Илья качнул крыльями и стал снижаться, описывая круги. Чего он там такого увидел? Деревня стоит, лесок, поле. На поле – копны с сеном. Вполне обыденная картина.

Самолет Ильи внезапно опустил нос и дал по стогу сена одну очередь, другую… сено вспыхнуло. Что он делает? Зачем?

Пара истребителей пронеслась над полем и взмыла вверх. Стали делать разворот. И тут по ним ударили «эрликоны» – 20-миллиметровые зенитные автоматические пушки. Михаил успел заметить под стогом горящего сена угловатые очертания. И только теперь до него дошло: танки! Немцы замаскировали сеном танки. Но как Илья понял, как догадался? Действительно, Илья – настоящий ведущий! Михаил досадовал на свое упущение, на свою недогадливость.

Из-под огня они ушли благополучно, проскочили на трех тысячах метров передовую и сели на свой аэродром.

Едва Михаил зарулил на свою стоянку и выключил двигатель, едва выбрался из кабины, как бегом к Остапенко.

— Илья, как ты догадался?

— Следы от гусениц свежие, потому как снежок вчера шел – да ты же сам видел. Следы есть, а танков поблизости нет. Куда они девались? Вот я и решил один стожок поджечь – прощупать, что называется.

Разгадка оказалась проста. Илья ушел в штаб – докладывать о результатах разведки, а Михаил отправился на стоянку. Он корил себя за невнимательность к деталям. Ведь глаза есть, так почему Илья увидел и заподозрил неладное, а он, Михаил, — нет? Все-таки быть пилотом и ведущим пары – разные вещи. Не зря Илью поставили ведущим, несмотря на его несерьезный вид.

Механик Тимофей, подняв капоты, ковырялся в двигателе.

— Как машина? Замечаний нет?

— Нет.

— Ты чего как ошпаренный после посадки из кабины выскочил?

— К Остапенко бегал.

— Набедокурил, чи шо?

— Пока нет.

— А смурной такой почему?

— На разведку летали. Илья танки увидел, а я – нет.

— Ха, нашел из-за чего расстраиваться! Все приходит с опытом, и у тебя это еще впереди! Илья хоть парень еще молодой, однако же три месяца с опытным ведущим летал. А на войне день за три идет. Теперь вот – сам ведущий.

— Все равно муторно на душе.

— Э, Сергей Иванович! Не все сразу. Молодые да неопытные ведомые – самый лакомый кусок для «мессеров». Кто зазевался, варежку разинул, того на первом-втором вылете сбивают. А ты вон – живой и здоровый, стало быть, осторожен и осмотрителен. Значит, и воевать будешь долго. Попомни мои слова!

Михаил приободрился. К тому, что его называют Сергеем, он уже привык. Что поделаешь, если приходится жить по чужим документам!

После обеда небо затянуло низкими тучами, поднялся ветер, неся поземку. Полеты отменили.