Знак - Вероника Рот

– Такова твоя судьба, Ризек! – продолжала кричать Лети. – Ты погубишь нас и погибнешь сам!

Вас, протолкавшись сквозь толпу, с уверенностью бывалого воина схватил Лети за плечо. Вывернул руку, принуждая Лети рухнуть на колени. Ток-нож упал на палубу.

– А вот и Лети Зетсивис! – непринужденно произнес Ризек.

Было так тихо, что ему даже не потребовалось повышать голос. Он с улыбкой наблюдал, как Лети вырывается. Ее пальцы уже побелели.

– Так называемая «моя судьба» – грязная ложь, распространяемая нашими врагами, – добавил Ризек.

Айджа покачивал головой, как будто слушал хорошо знакомую песню. Наверняка именно благодаря ему Ризек безо всякого удивления смотрел на Лети, бьющуюся в отчаянии. Айджа предвидел грядущее. Используя дар оракула, Ризек обрел власть над своим будущим.

– Люди, которых страшит наша мощь, жаждут нас раздавить. Взять, к примеру, Ассамблею и Туве… Но кто заставил тебя поверить в эту гнусную ложь, Лети? Почему ты разделяешь взгляды тех, кто проник в твой дом и убил твоего отца?

Как же ловко выкрутился мой братец! Теперь, пытаясь открыть всем глаза на судьбу моего брата, Лети будет произносить якобы ту же ложь, что и наши враги-тувенцы.

Скоро Лети превратится в предательницу, если не пособницу убийц своего отца. Какая ирония: порой люди готовы поверить в любую чушь, которую вываливают на их бедные головы. Так вроде бы проще жить.

– Мой отец не был убит, – тихо произнесла Лети. – Он покончил с собой после твоих пыток. Ты истязал его с помощью той твари, которую называешь сестрой. Его свела с ума непереносимая боль.

Ризек снисходительно улыбнулся ей: дескать, ты бредишь, Лети, а затем обвел взглядом толпу, затаившую дыхание.

– Полюбуйтесь-ка, – сказал он, указывая на Лети. – Вот каким ядом наши враги жаждут нас напоить. Они хотят сокрушить нас изнутри, но они не сумеют сломить наш дух! Они изрыгают ложь, в надежде заставить нас обратиться друг против друга, против нашей родни и товарищей! Мы должны защищаться не только от вражеского оружия, но и от их мерзких речей. Когда-то мы были слабыми. Давайте же никогда не опускаться на колени.

По толпе пробежала дрожь. Целую неделю мы праздновали, вспоминая своих предков, пересекших галактику, наших похищенных детей, нашу всеми высмеиваемую веру в поиск и обновление. Сезон за сезоном мы учились защищаться. И хотя я понимала, что Ризеком движет эгоизм, а вовсе не желание защитить шотетов, даже меня увлекла эмоциональная сила его голоса. Он завораживал меня, Ризеку хотелось покориться…

– И нет более действенного средства подорвать наши силы, чем нанести удар по вождю великого народа! – Ризек удрученно покачал головой. – Поэтому нельзя позволить, чтобы яд распространился. Его необходимо выдавить из народного тела, каплю за каплей, прежде чем он отравит каждого из нас!

Лицо Лети исказилось от ненависти.

– Ты – дочь одного из самых почтенных родов, но, похоже, утратила разум от горя, посему я дам тебе шанс! Ты выйдешь на арену! А поскольку часть вины ты возлагаешь на мою сестру, именно она сразится с тобой, – заявил Ризек. – Надеюсь, ты оценила мое милосердие, – закончил он вполне будничным тоном.

Я так опешила, что не могла протестовать. К тому же следовало подумать и о вероятных последствиях протеста: о гневе Ризека, о том, что я буду выглядеть трусихой в глазах шотетов и потеряю репутацию той, перед которой все трепещут.

Кроме того, правда насчет смерти нашей матери продолжала нависать тучей надо мной и Ризеком.

Я не забыла, как народ в унисон выкрикивал имя Илиры, когда мы шествовали по улицам Воа в день моей первой процессии. Шотеты обожали свою Илиру. Любили ее за то равновесие между силой и добросердечием, которое только она могла поддерживать. Если они узнают, что я виновна в ее смерти, то меня растерзают.

Я взглянула на Лети, и темные вены тока поползли под моей кожей. Лети, стиснув зубы, смотрела на меня. Она-то, конечно, убьет меня с удовольствием.

Вас рывком поднял Лети на ноги.

– Предательница! Лгунья! – заорали люди.

А я уже ничего не чувствовала. Мой страх улетучился. Я даже не ощущала прикосновение Акоса: он взял меня за руку, чтобы облегчить мою боль.

– Ты в порядке? – спросил Акос.

Я покачала головой.

Мы стояли в тамбуре перед ареной. Здесь царил полумрак: только Воа еще сиял в иллюминаторе, отражая свет солнца. Но через несколько часов исчезнет и он.

На стенах были развешаны портреты Ноавеков. Я посмотрела на картины в тяжелых деревянных рамах. Вот моя бабушка, Ласма Ноавек, убившая всех своих братьев и сестер, чтобы ее потомки стали судьбоносными. Мой отец, Лазмет Ноавек, выжегший всю доброту из сердца моего брата, чтобы обмануть его незавидную судьбу. И Ризек, еще бледный юнец, достойный продолжатель дела двух порочных поколений.

Моя смуглая кожа и крепкое телосложение достались мне от матери – от ветви Радиксов, дальним родственником которых являлся злополучный Кальмев Радикс, убитый Акосом.

Люди на портретах были облачены в богатые наряды, на их лицах застыли любезные улыбки.

Ризек и все, кто смог пробиться на трибуны арены, уже сидели на своих местах. До нас с Акосом доносились возбужденные голоса. Во время Побывки дуэли были запрещены, но арена для тренировок и представлений на корабле имелась. Мой брат объявил, что поединок состоится сразу после его речи, но до начала пиршества.

В конце концов, ничто так не возбуждает аппетит шотетов, как дуэль со смертельным исходом.

– Та женщина сказала правду? – спросил Акос. – Насчет тебя и ее отца?

– Да, – ответила я, решив, что лучше не врать.

Но лучше мне не стало, скорее наоборот.

– Как Ризек заставляет тебя делать то, что тебе не по нраву? У него что-то есть против тебя, да?

Внезапно дверь распахнулась. Я вздрогнула, подумав, что мне пора выходить на арену, но поняла, что ошиблась. Сюда пожаловал Ризек.

Брат прикрыл за собой дверь и встал аккурат под своим портретом.

Ризек на картине, круглощекий и прыщавый, совершенно не походил на Ризека нынешнего.

– Чего тебе нужно? – осведомилась я. – Ну, помимо публичной казни, которую ты организовал, не посоветовавшись со мной.

– А что бы изменилось, если бы я с тобой посоветовался? Мне бы пришлось выслушивать твои протесты и напоминать тебе о твоей глупой доверчивости, едва не стоившей мне оракула, – и Ризек кивнул на Акоса. – Затем я предложил бы тебе поединок на арене в качестве возмещения ущерба, и ты бы согласилась.

Я прикрыла глаза.

– И еще, сестричка… пожалуйста, не бери с собой нож.

– Не брать нож? – воскликнул Акос. – Но ее ведь зарежут в мгновение ока! Ты хочешь, чтобы она погибла?

«Нет, – подумала я. – Ризек хочет, чтобы я ее убила, но не ножом».