В тени вечной красоты. Жизнь, смерть и любовь в трущобах Мумбая - Кэтрин Бу

Она заглянула в участок по делу. Некие полицейские поручили ей подыскать субсидируемую государством квартиру, которую они смогли бы занять под какой-то свой «левый» бизнес. Такое посредничество сулило ловкой интриганке большую выгоду, чего не скажешь о посредничестве в урегулировании конфликта между двумя соседками-мусульманками. С другой стороны, если она перестанет браться за улаживание мелких бытовых конфликтов в Аннавади, люди начнут обращаться к представительнице партии Национального конгресса. Ее все в народе звали «белым сари»[61]. Субхаш Савант наверняка прознает про это и будет недоволен Айшой.

Айша посмотрела прямо в глаза Зерунизе и сказала, что за тысячу рупий готова их примирить и сделать так, что Фатима откажется от дальнейших претензий. Но деньги она берет не для себя, а отдаст их (во всяком случае, часть) Одноногой.

Айша далеко не всегда столь прямолинейно заводила речь о деньгах. Но, похоже, с Зерунизой нужно было быть откровенной. Однажды полиция схватила Мирчи за то, что он покупал краденое. Тогда Зеруниза молила Айшу о помощи, и той действительно удалось уговорить полицейских отпустить мальчика. Она убедила их, что это все-таки ребенок, да еще и нездоровый. Кстати, это было правдой: у него на ягодицах в тот момент было шесть воспаленных крысиных укусов. Но когда Айша привела его домой, Зеруниза лишь горячо поблагодарила ее, будто не знала, что такая помощь давно превратилась в бизнес.

Женщины не доверяли друг другу. Госпожа Хусейн знала, что ее благодетельница принадлежит к партии Шив сена, которая пытается изгнать мусульман. И многие полицейские разделяли эти убеждения. Поэтому сейчас мать Абдула сказала:

– Мы сами это уладим с мужем Фатимы. Спасибо, мы сами справимся.

Так она поставила точку в этом торге.

Через час она уже и вправду поверила, что все обойдется, потому что Кулкарни предложила ей чашку чая и дала совет:

– Надо выбить дурь из этой Одноногой и покончить с бесконечными скандалами раз и навсегда.

– Да как же я подниму руку на хромую?

– Но если не бить таких, то придется снова и снова выяснять с ними отношения. Не беспокойтесь. Просто как следует поколотите ее, а я уж объясню ей, что к чему, если она пожалуется.

Зеруниза решила, что дружественный тон полицейской дамы вызван тем, что она тоже надеется получить плату за свои одолжения. Офицер по имени Тхокал обычно так не миндальничал. Он открыто требовал у семьи взятки за нарушение порядка, ведь тем, кто живет на территории аэропорта, запрещается вести свой бизнес. И сейчас, войдя в комнату и увидев Зерунизу, он сразу перешел к делу:

– Вы мне должны за много месяцев. Ты что, прячешься от меня? Сейчас, пока ты здесь, давай разберемся с нашими делами.

Зеруниза была богаче Фатимы. Видимо, именно поэтому в участке оставили ее, а не соседку. Теперь придется платить Тхокалу, иначе он прикроет семейный бизнес. Но вначале Зеруниза решила бросить жалостливый взгляд на Кулкарни, как бы сердечно благодаря ее за поданный совет – как следует отлупить Одноногую. Потом она опустила глаза и стала сосредоточенно пить чай с молоком.

В Аннавади начинало темнеть. Кекашан сидела рядом с домом и караулила кучу вещей. Внутри ее все клокотало от возмущения. Она смотрела, как братья в панике вываливают цемент на пол, пытаясь поскорее закончить работу, пока не пришли полицейские и не потребовали денег. Девушка видела в открытую дверь, как покачивается на костылях Фатима. Она поставила кассету с песнями из индийских фильмов и пританцовывала под громкую музыку. Вернувшись из участка, Одноногая раскрасила лицо более вызывающе, чем обычно: приклеила сверкающую бинди на лоб, густо подвела черным глаза, нанесла на губы ярко-красную помаду. Она выглядела так, будто готовится выйти на сцену.

Кекашан следовало бы придержать язык, но она не смогла.

– Полиция задержала мою мать, потому что ты наврала им с три короба, а ты тут разоделась и танцуешь, как кинодива?

Разгорелась новая потасовка:

– Стерва! Я и тебя могу отправить в участок, – кричала Фатима. – Я этого так не оставлю. Всю вашу семью пересажаю!

– Тебе мало того, что маму арестовали? За это я бы оторвала тебе вторую ногу!

Публика опять собиралась, чтобы посмотреть на новый тамаша[62]. Никто никогда не видел Кекашан в ярости. Обычно она выступала посредницей в конфликтах между женщинами в Аннавади. Но сейчас ее глаза, на которых еще не высохли слезы, горели, и она была похожа на Парвати из сериала «История каждого дома».

– Ты, может, и оторвешь мне ногу, – огрызнулась Фатима. – Но я тебе сделаю еще больнее. Ты вроде замужем. Так где же твой муж? Он что, прогнал тебя, узнав, что ты спишь за деньги с другими мужчинами?

Из дома вышел Карам. Он не мог спокойно слушать, как порочат честь его дочери. Но Кекашан, казалось, не так уж сильно волновало, что ее обозвали шлюхой. Она обратилась к отцу:

– Ты что, не знаешь который час? Уже ночь на дворе, а мама все еще не вернулась из участка.

– Беги и узнай, как там дела у матери, – велел Карам Мирчи. А затем повернулся к Фатиме: – Слушай, убогая! Мы сейчас закончим дело, которое начали, и впредь ты больше никогда не будем общаться друг с другом, договорились?

А в это время в хижине Абдул собирал обломки кирпича. Разделочный стол, наконец, закрепили. Когда-то он мечтал об этом и думал, как обрадуется мать, увидев, что дело сделано. Но она сидит в полиции. Пол был наполовину засыпан щебнем, наполовину зацементирован. На этот свежий цемент надо было класть плитку, которую отец так пока и не привез. Телевизор, купленный в кредит, отнесли к владельцу борделя, но там его разбил хозяйский сын. Младшие братья и сестры были до смерти напуганы всеми этими криками и ссорами. А Карам, видя, как разорено его жилище, похоже, сошел с ума.

Господин Хусейн вдруг вломился в хижину Фатимы и закричал:

– Полоумная! Ты солгала в полиции, что моя жена избила тебя. И теперь ты у меня отведаешь настоящих тумаков!

Но, немного подумав, он передумал бить ее сам.

– Абдул! – позвал он сына. – Иди сюда и задай ей трепку.

Абдул застыл от неожиданности. Мальчик всю свою жизнь повиновался приказам отца, но ударить женщину-инвалида он не мог. К счастью, вмешалась старшая сестра:

– Отец, успокойся, – взмолилась она. – Мама с этим разберется, когда вернется домой.

Кекашан всегда, и особенно в критических ситуациях, понимала, кто в доме главный.

Она увела отца в дом, а по пути обернулась и сказала: