Путеводная звезда - Коллектив авторов

меня, плыви вперед. Что бы не случилось, плыви, не поддавайся Реке. Я знаю, что делать.

«Отчего всегда понимаешь, как должно поступить, в последний момент?» ― Печальная мысль канула в золотые воды. Извиниться. Простить. Поцеловать в щеку. Вдохнуть родной аромат. Сказать «до свидания» и поверить в возможность встречи. Поддаться сбивающему с ног течению. Ветер сорвал крышу с воющего Дома. Норте так и сидела у камина. Одеяла сползли с нее, пламя наконец добралось до худых ног. Рыжина слетела с волос Оестер вместе с последним листом Дерева. Сур зашлась в крике потуг.

Лесте уносила Река. Бездна ликовала. Она чуть было не лишилась одной жизни. Но теперь получила ее. Бездна не различала души, она лишь вела счет падающих в нее теней. И не желала упускать ни одной. А лишнее без надобности. Лесте падала вместе с песчинками во тьму. Поражалась красоте Бездны. Она вспыхивала десятками, сотнями, тысячами звезд и сверкала ярче Солнца. «Тьма, что светлее Света… Так странно…» Мальчик плыл. Река не препятствовала ему. Вода наполняла рот, поскрипывала на зубах. Кашель выбил дорогое сердцу слово. Мама плакала водопадом сверкающих звезд, покрывала сына поцелуями.

Река текла в Бездну из Солнца. На скалистом острове у самого края зеленело, благоухало, плодоносило Дерево. Дом, аккуратный, белый, гордился новой красной крышей, блестел чистыми окнами. Норте звенела звоном юности. Оестер куталась в многочленные одеяла, грелась у мирного камина. Сур с тревогой и радостью наблюдала за девочкой, бегающей взад-вперед по берегу.

– Родная, поди сюда! ― звала она с улыбкой. ― Пора в Дом! А то Река унесет тебя в Бездну, как твою сестрицу!

– Сур, ― с укором произнесла Оестер, ― теперь ты Зрелость, но речи твои столь же резки, как в Юности.

– Я переживаю. Ты посмотри на нее, не зря я думала, что будет мальчишка. Доченька, голову свернешь! А еще, Оестер, ― она понизила голос, спряталась от собственных чувств, ― я скучаю.

– Не стоит, ― Норте носилась по Дому с метлой, веселая, живая, ― Бездна ― это покой. Покой от времени. Лесте нашла его. И поделилась с нами. Кстати, теперь у нас есть новая Лесте, пора ей пройти ритуал наречения Хранительницы.

Девочка прыгала вдоль Реки. В золотых водах мелькали люди. Солнце шептало их имена. Ветер делился их историями. Дождь плакал их слезами и смеялся их смехом. Новая Хранительница Востока запоминала все. Провожала каждого. И каждого просила:

– Передай привет моей сестре. Ее зовут Лесте. Она встретит тебя в Бездне, и тебе не будет страшно.

Солнце дарило свет и тепло. Дерево хранило гармонию. Река несла песчинки. Водопад срывался вниз. Время бежало. Бездна сияла душами. Дом стоял на самом краю. И помнил о Лесте.

Шелл Маршал

Ивашка

Люди разные бывают, добрые, злые, странные. Все важны, все нужны.

Думал сирота Ивашка, покудова тетка его в небо не отправилась. Тогда дядька, и без того приемыша едва терпевший, нахлебником в глаза называвший, собрал котомку невеликую, вывел мальчишку за ворота деревенские да и махнул на дорогу, что петлей вилась, в лес с пригорка поднималась. Ивашка не понял поначалу, за каким таким делом его дядька посылает на ночь глядя. Смотрел в спину удаляющуюся, в затылке льняном мысль вычесывал. А как понял… люди всякие нужны, да только Ивашка, видать, нет.

Подломились колени, пыль дорожная штанишки потрепанные украсила. Лес да поле на него смотрели, головами трав-мурав качали, ветками еловыми пытались утешить.

К чести мальчишки, плакал он не долго, всего-то мимо калика перехожий пройти успел. Глянул на мальца глазом белым, бельмовым, присел на корточки в пыльный бурьян. Котомка линялая сквозь дыру куском хлеба старого похвасталась, былинками белесыми странными, колючками бессмертника.

– Что, не сладко тебе? – спросил, щеку грязную, в пыли да слезах, тронув. – В ночи без дома.

Ивашка нос утер, хлюпнул сдержанно:

– Выдюжу, дяденько, – ответил и поднялся. – В лесу тоже люди живут, а там, глядишь, и сжалится надо мной дорога-сестрица, выведет к чему другому. Руки-ноги есть, справлюсь.

– Ишь, какой правильный, – калика тоже встал-выпрямился, на палку кривую оперся. – А что делать умеешь?

– Стадо пасти, сено косить, за лошадьми ходить. – Ивашка пальцы загибать начал, да рука темная, узловатая его ладонь накрыла, прервала.

– Лошади, говоришь? Большой ли табун?

Задумался Ивашка, сказать аль промолчать. Табун-то у дядьки был, почитай вся деревня на его лошадях разъезжала – племенной жеребец уж больно хорош, злющий коняга, сильный. А ну как татей наведет оборвыш странный.

– Куда мне на резвых кобылках скакать, – калика засмеялся, будто мысли подслушал. – Аль палкой буду гонять их?

Представил Ивашка, посмеялся следом. Грому палка та на один укус, а сам калика на один удар копытом окованным. Рассказал, расписал, сам не заметил, как глаза разгорелись. Охоч Ивашка был до лошадей, болел ими, день-деньской мог у табуна сидеть, то лапти плел, то еще какую работу мелкую, дядькой навязанную, выполняя. Грома не боялся, да и сам жеребец с мальцом подчас рядом стоял, лечь мог, в траве валяться. С другими лошадьми в догонялки играть дозволял, в забавы разные. Слушались мальчика, как чуяли, что родное.

В лесу недалеком птица резко закричала, следом заухало филином. Стволы скрипнули, ветру послушные ветками закачали. В воздухе похолодало будто, свежесть разлилась влажная, лугом заливным пахнущая.

– Любишь лошадок, вижу. – Калика щербато улыбнулся. – Ну, добро же, будь по-твоему. Даже если тут родился, в другом месте сгодишься. Иди-кось по дороге. Не пугайся. Коль со страхом совладаешь, поможет тебе накатанная сестрица.

Моргнул Ивашка – нет калики. Только пыль столбом по дороженьке да лужица малая откуда ни возьмись под ногами. Страх по хребту пером водит, ноги стопорит. Оглянулся Ивашка на крышу бывшую родительскую, послушал гомон людской. Нет ему возврата, дядька-то после смерти отца Ивашки старостой стал, головой деревенским. Не пустит.

Солнце за елки садилось, тянуло тени по дороге. Лес чернотой наливался. Коль идти, так сейчас надобно.

Перекрестился Ивашка медленно, котомку подобрал да двинулся по пригорку, шаги считая, бормоча песенку под нос. На дом отчий более не оборачивался.

Долго ли, коротко, деревья плотно сомкнулись, обступили, плечами тесно друг ко другу, мохнатыми лапами переплетаясь. Хоть и смотрел по сторонам Ивашка, ан не успел заметить, как дорога вильнула, поворотом незнакомым поманила. За подлеском луг показался, за лугом снова лес. Горка да овражек. Сова ухает, горлица на свет последний кликает детей домой.

Цветы ночные распускались, дневные засыпали, папоротник искрами мигал, подманивал, обещал загадки чащи показать. Улыбался Ивашка, к огонькам привычный. Сколько он их перевидал,