Новая методика обольщения - Холли Габбер

— Славная берлога.

— Мне тоже нравится — половина дома моя. А раньше, до замужества, ее занимала жена моего шефа Дорис. Она мне и посоветовала здесь поселиться. Вполне пригодное обиталище для одинокого человека, да еще в двух шагах от места работы… Только иди осторожнее, дорожка каменная и очень скользкая.

Поднявшись по ступенькам, Лора саркастически оглядела висящий над дверью рождественский венок.

— Здорово. Уже готовишься к празднику? Судя по этому веночку, ты склонен к сентиментальности, несмотря на всю свою приземленность.

— Просто я люблю испытанные веками традиции и верю, что на них держится мир.

— Черт, тебе нужно не лекции читать, а проповеди в воскресной школе.

Уронив это убийственное изречение, Лора просочилась внутрь дома, безо всяких церемоний стащила шапку и куртку и уверенно направилась в гостиную. Курт прошел за ней, не вполне представляя, в какой форме попросит Лору удалиться. Во всяком случае, следовало поскорее разобраться с главным вопросом: вытащив из шкафа экземпляр монографии, он торопливо набросал несколько строк на титульном листе и с улыбкой передал книгу Лоре. Она пробежала глазами по надписи:

— «Лоре… удивительной девушке… чьи таланты не исчерпываются красотой»… Да ты настоящий златоуст! Какая изящная формулировка. Спасибо, я тронута.

Она подошла к Курту, положила руки ему на плечи и легко поцеловала несколько раз подряд. Памятуя о своих честных намерениях, Курт попытался сначала спрятать руки за спину, потом засунуть их в карманы, но в итоге все же заключил Лору в объятия. Ее губы источали нежный аромат какого-то фрукта — то ли вишни, то ли абрикоса. Да и вся она была такая гладенькая, морозная, свежая, душистая — сопротивляться ей было сложно. И стоило ли? Прижав Лору к себе покрепче, Курт ощутил учащенное биение ее сердца — мог ли он оттолкнуть ее и тем самым оскорбить? Просто следовало признать свои предыдущие планы ошибочными, аннулировать внутренний конфликт и пустить стремительно развивающиеся события на самотек. Конечно, все получилось слишком внезапно. Но, в конце концов, она сама этого захотела. А он даже не думал, что так получится, и не очень-то хотел, чтобы так получилось. Все произошло само собой.

* * *

Наутро Лора поднялась ни свет ни заря, — еще до звонка будильника — и после недолгого мышиного шуршания в темноте устремилась на кухню. Ее шаги и бренчанье посуды уже не давали Курту спать, несмотря на все его попытки, а потом мерзко запищал будильник, и надеяться ни на что хорошее больше не имело смысла. Протяжно вздохнув, Курт откинул одеяло. После порядочного секса следовало порядочно выспаться — в противном случае угнетенного состояния, испытываемого им сейчас, было не избежать. Он чувствовал себя совершенно разбитым, и обессиленным; к тому же от вчерашнего падения у него сильно разболелся локоть. И в душе не звенели струны арфы, и сердце не пело от воодушевления — восторженный подъем чувств мог наблюдаться только в случае победы, последовавшей за долгим вожделением, а это был явно не тот случай. Когда он дотащился до кухни, Лора из яиц и молока готовила какую-то бурду, отдаленно напоминающую омлет. Молча, понаблюдав за ее действиями, Курт уселся за стол.

— Почему ты так рано встала?

— Я жаворонок. С детства встаю спозаранку: зимой в шесть часов, летом в пять.

— Ничего себе… — Курт потер все еще слипающиеся глаза, потом указал пальцем на плошку с яично-молочной смесью. — Это можно будет есть?

Она не обиделась:

— Без сомнения. Ты пьешь кофе с молоком или с сахаром?

— С сахаром.

Лора придвинула ему сахарницу, и Курт с грустью отметил, что положить сахар ему в чашку, да еще помешать его ложечкой она не намеревается. Так в свое время Курта баловала только жена. За годы их совместной жизни все те качества, которые вначале казались достоинствами, постепенно превратились в недостатки, лишь одно — ежеутренне размешивать сахар в его чашке — сохранило свою несомненную позитивность. Впрочем, этой добродетели не хватило, чтобы сохранить их брак. Курт отпил глоток чересчур горячего кофе и потер ноющий локоть.

— Сколько тебе лет, Лора?

— Двадцать четыре. А тебе?

— Тридцать пять.

— Опасный период. Именно в это время у большинства начинается кризис среднего возраста: возникает чувство самонеудовлетворенности, одолевают депрессии, появляется желание полностью поменять жизнь, найти новую работу…

Курт постарался стряхнуть с лица излишнюю пасмурность.

— Где ты выкопала такую занимательную информацию?

— Прочла в журнале. Я читала внимательно, потому что моей сестре через месяц тоже стукнет тридцать пять. И у нее, по-моему, этот кризис уже начался.

— Не замечал за собой ничего подобного. Уж кем-кем, но неврастеником меня не назовешь — я стараюсь жить в безусловном душевном равновесии, со вкусом и с удовольствием. Нет у меня никакого кризиса и, надеюсь, не будет. Да я вообще пока не считаю своих лет.

— Черт возьми, Курт… Я ошиблась насчет воскресной школы. С таким оптимистичным подходом к жизни тебе только рекламировать свежевыжатые соки.

— Не поминай все время черта.

— Если мы провели ночь в одной постели, это еще не значит, что теперь ты вправе меня воспитывать, святоша. — Голос Лоры стал более жестким, интонации, категоричными. — А почему ты, душевно здоровый жизнелюб, не женат?

— Я был женат, но развелся.

— Давно?

— В общем, да. Я женился в двадцать пять, а развелся через четыре года. Она оказалась капризной эгоисткой. Мы расставались не по-хорошему. Помню, при финальном выяснении отношений она разбила старинную вазу, доставшуюся нам от бабушки, а я в ярости выкинул обручальное кольцо в окно.

— Послушать бы ее версию тех событий. Капризным эгоистом наверняка оказался бы ты.

— Может быть… Мы одновременно пришли к мысли о разрыве: инициатива была обоюдной. Но знаешь, Лора, у меня почему-то до сих пор сохраняется неприятное ощущение, что я, ее подло бросил.

— Следовательно, ты не безнадежен. Мужчины за последние пятьдесят лет полностью переродились, стали привередливыми, тщеславными, изнеженными, — куда хуже женщин. Если тебе не дает покоя этот комплекс, значит, в тебе еще жив ген настоящего мужчины.

Курт с сомнением посмотрел на Лору, зевнул и нехотя начал есть пережаренный, хрустящий на зубах омлет.

После завтрака Лора быстро оделась, чмокнула его в щеку и скрылась за дверью с книгой под мышкой. Она исчезла так же стремительно, как и появилась, — слегка огорошенный Курт, не успел толком разобраться в своих ощущениях. Его неприятно задело то обстоятельство, что она никак не высказалась по поводу прошедшей ночи и резковато разговаривала с ним за столом. К тому же в ее глазах тоже не наблюдалось счастливого блеска, хотя она сама спровоцировала вспышку телесной активности. Возможно, ее фатализм распространялся и на любовные отношения: прошло и прошло, что толку обсуждать качество состоявшейся близости? Или она оказалась банальной, соблазняющей всех подряд, потаскушкой, воспринимающей секс просто как способ провести время? В таком случае объект, уже ставший очередным трофеем в ее коллекции, не представлял для нее больше никакого интереса.