Архканцлер Империи. Начало - Евгений Шепельский

Образно. И зловеще. И емко поясняет, почему Степи нужно вовремя платить дань. Кто из местных психологов придумал добавить к названию – «Алая»? Я буду долго смеяться, если узнаю, что это провернули сами степняки. Деморализовать врага таким вот названием – уже половина победы. Хитрецы. А чтобы убрать эту зловещую коннотацию в сознании жителей Санкструма, потребуется не один десяток лет. Или пара громких побед над Степью. Хотя какие могут быть победы, если страна на ладан дышит и даже сбор и выплата дани под вопросом?

– Прядка принадлежит Санкструму?

– Пока да.

Пока – хо! Вот это самое «пока» – суть теперешней Империи. Пока держится. Пока стоит. Пока не падает. Но скоро рухнет. Если я не успею подставить плечо.

Ворота были распахнуты. В портальной арке пахло плесенью, свежей побелкой и чадом от горящих масляных ламп. Привратник оказался ушастым мужчиком лет пятидесяти, в тканевом плаще с облезлым меховым воротником; он сидел за маленьким столиком, а рядом топтались двое простецкого вида парней, вооруженных чем-то вроде алебард. Дружинники, очевидно, городская милиция.

– Здравы будьте и стойте! А вы идите! – буркнул мужичок, кивнул проходящим в город каменщиками. – Вижу, что не дэйрдрины вы, путники. Товары везете? У нас все забито, плюнуть негде… – Он сунулся в шарабан, разочарованно хмыкнул, вынырнул и, не глядя, открыл амбарную книгу, прикованную к столику ржавой цепью, наклонил голову с плешью, прикрытой начесом сальных волос.

– Значит, двое пришлых да две лошадки монастырские… Да шарабан еще…

Я не поверил ушам – привратник был вторым, кто по осмотру определил, что лошади принадлежат монастырю Ашара. Может, он еще и запах «чуда» унюхал?

– Эй, Барагилло!

Амара не слишком любезно хлопнула мужичка по плеши.

Он вскинулся, оскорбленный, сощурился близоруко, открыв рот, чтобы накричать или скомандовать нас задержать. Однако узнал Амару и… сник, опустился на скрипучий табурет.

– Барагилло, – звонко сказала моя проводница, – а я твоей жене кое-что сегодня расскажу!

Не знаю, что она собиралась рассказать, но привратник вскочил и замахал на нас руками, распространяя острый запах чеснока:

– Ой, да проваливайте вы уже без денег! Я добрый сегодня. Вот это можешь ей рассказать.

Мы миновали портальную арку, не заплатив за проезд в город ни кроны.

– Кто это? – спросил я.

Амара насмешливо пожала плечами:

– Это? Знакомец из прошлой жизни. Обыкновенный му… му… В общем, нет у него морального стержня.

К нам бросился рябой пацаненок, кутающийся в дерюгу:

– Слышали последние новости? Расскажу за грошик! За грошик!

– Дай ему грошик, Торнхелл.

Я вздохнул – никогда не думал, что буду так тяжело расставаться с деньгами.

– Наш бургомистр, пусть Ашар пошлет ему здоровья, снова радостный. Пятый день поросятый ходит! А Маленья, жена Римпа, спит с соседом Тарторо! Пиво в «Гусе» не берите, в нем трактирщик ноги моет – озверел! А южная стена снова обвалилась, говорят, кирпичи сырые, так подрядчики сбежали! А еще у нас по лесам дэйрдрины ходят и скоро всех прирежут! Всем смерть настанет! Ха-ха-ха! – Парнишка заржал совершенно безумно и стремглав помчался по скудно освещенной улице.

Безумец.

– К чему давать ему деньги?

– Он несчастный сирота, сошедший с ума после смерти родителей. Он собирает новости и городские сплетни и с этого живет уж несколько лет.

Бургомистр ушел в запой: это, конечно, очень интересно. Ну и про адюльтер, собственно. Добрая ты, Амара, и внутри намного мягче меня.

– Опасные новости… для пацаненка. Странно, что он еще жив.

– Грех блаженного трогать.

Ну да, все время забываю – юродивых опасались трогать во все времена, однако могли и прирезать кого, если начинал особенно сильно доставать.

– Только в «Гуся» меня не веди.

Она покачала головой:

– Я иду в другой трактир.

Отлично! Впрочем, я подозреваю, что вкус любого пива в этом мире таков, словно в нем свинью купали.

Несмотря на достаточно скромные размеры, Прядка могла обеспечить уличной грязью Нью-Йорк, Мадрид и Токио. Центральная улица, конечно, была мощеной, однако количество мусора, коровьего и лошадиного дерьма превышало все разумные пределы.

Амара привела меня к трехэтажному кирпичному дому, сияющему огнями, как новогодняя елка. Он был обнесен частоколом, широкий двор уставлен подводами и фургонами.

– Черт, город пригласил каменщиков со всей округи. Комнат, наверное, нет. И в баню очередь… Однако я твердо решила сегодня помыться! Торнхелл, нам, видимо, придется ночевать в повозке.

Мы оставили шарабан и лошадей на попечение служки и поднялись по трем стертым деревянным ступеням.

Я увидел зал с низким потолком, низкими же столами и скамьями, с полом, щедро посыпанным соломой, чтобы впитывала разнообразную грязь, в том числе и кровь, – кому-то недавно разбили нос или голову, и этот кто-то подранком промчался по всему залу, оставив кровавую дорожку. Деревянные колонны украшены низками чеснока и сушеного красного перца.

Зал был полон дыма и растленных душ. Множество неопрятных типов вкушали пиво и ели что-то из глиняных мисок, постукивая деревянными ложками. Пахло тушеной капустой, жареным несвежим мясом и чесноком. Слышался гогот, наплывал аромат эльфийского листа. Атмосфера… специфическая. Я все еще не мог привыкнуть к ней, к этому миру, хотя и принял его, не мог смотреть равнодушно на грязь, чавканье, немытые рожи. Дитя чистого, умытого, белозубого века!

Служка, зыркая на мою шпагу и меч Амары, повел нас к свободному столу. Тени светильников колыхались в чаду.

– Эй, милашка!

Подвыпивший мужчина облапил выдающиеся бедра Амары. Я решил – сейчас начнется смертоубийство. Но Амара молча оглянулась и подарила охальнику улыбку – такую… обворожительную, с обещанием ночи безумной любви. Руки приставалы сами собой убрались с бедер проводницы. Та мазнула по мне взглядом – горьким, как полынь.

Из затянутого паром кухонного проема то и дело появлялись девицы с деревянными подносами, уставленными снедью, бутылками, глиняными кружками и кувшинами. Их явление приветствовали криками, уханьем, гуканьем и свистом.

За нашим столом храпел плечистый коротышка, уснувший в буквальном смысле мордой в глиняной миске. Оттопыренное ухо было огромным и красным, и в нем виднелась маленькая крупинка золотой серьги. Голову покрывали черные кудри с невычесанными соломинками. Рядом с парнем лежала потертая лютня, возвышались три бутылки темного стекла – очевидно, пустые, в луже валялись обломки глиняной кружки. Спал он в миске с мочеными яблоками, от которых шел аромат уксуса. В миске же прохлаждался сдохший таракан размером с тыквенное семечко.