Ригодон - Луи-Фердинанд Селин

Допустим, что своего парализованного они швырнули бы в огонь… он был бы не единственным «ликвидированным»! В каждом разрушенном доме должны быть свои погибшие и не так уж мало, в особенности часто гибли старики и горластые младенцы… «обгорелые останки семьи», если можно так выразиться…

– Вы не видели хоть какого-нибудь железнодорожника, служащего вокзала?

Я спрашиваю… да!.. Они все на третьей платформе… я думаю о нас, о наших пожитках, которые мы таскаем за собой, у нас все с собой, настоящая хозяйственная часть, тарелки, кружки, ножи, рис, мука… но пройти всю улицу до другого вокзала?… Я думаю, где взять багажную тележку… их вокруг немало, они никак не используются… забиты людьми, которые громоздятся сверху, храпят… может быть, это служащие?… Третья платформа?… Я обращаюсь к самой высокой фуражке, малиновой… мне знакома эта иерархия… у меня идея, всегда одна и та же: сто марок!.. Прежде, чем заговорить… это не женщина-начальница, как в Ульме, это бородач с проседью, я его атакую, крепко зажав в кулаке сотню марок, и объясняю… я говорю ему, что мне надо, не теряя времени, заполучить тележку, пусть он ее одолжит нам для перевозки багажа на другой вокзал, Ганновер-Северный… что мы больше не в состоянии… что мы больны, моя жена, я и наш друг-итальянец… и что нам необходимо попасть на гамбургский поезд! Да!.. Возражение: кто ее оттуда привезет назад?… Я предвидел… я держал наготове другие сто марок, сложенные особым образом!.. Все готово!.. Он соглашается… шепчет: «Я за ней сам пойду». Я ничему не верю… думаю, ему плевать и на тележку, и на все прочее… его вокзал взлетел в воздух!.. Целиком! Остались только четыре платформы… я смотрю… спящие туши вокруг, храпящие, сопящие, даже между рельсами валяются люди… ах, но я не ошибаюсь, что-то зашевелилось!.. Пришло в движение… полагаю, они обратили внимание на нашу беседу с начальником вокзала… и они были такими вялыми и безразличными, в конце концов… просто голодными… теперь они приподымаются! Они хотят узнать, в чем дело! Проявляют любопытство, ей-богу!.. И тот англичанин и три его тетки уловили смысл, идея им понравилась!.. Они подают мне знаки: Мы!.. Мы!.. Мы!.. Начальник вокзала дает согласие, мы можем взять тележку, он нам ее одолжит… ах, нет потребности идти за ней… они должны были нас услышать, их там целая орава, не менее пятидесяти, на тележках… и вот мешки и сумки уже погружены, бутылки, спиртовка, а сверху, как на троне, удобно устроенный и обвязанный веревкой, англичанин-инвалид… он на ответственном посту! Ей-богу!.. Как же они быстро управились! Нам оставалось только распихать наши три узла куда попало, и тележка покатилась!.. Лишь бы они нас не потеряли!.. Теперь они двигались быстро!.. Ля Вига мог бы нам помочь… но увы! Мы же, Лили и я, были выносливей, мы привыкли… да… но очень устали… однако же, Бебер в сумке, они вовсе не оторвались от нас, они думали… я уверен… думали об этом уже там, все эти валявшиеся на платформах… они думали об этом!.. Еще и сегодня кажется фантастичным, что можно было пройти от Москвы до Буэнос-Айреса, от улицы Броттин до Бродвея, их прошибает пот, когда они узнают, что мы еще живы…

Теперь я хорошо разглядел этого англичанина, они водрузили его на самом верху, он командовал, так сказать… я никогда его пристально не разглядывал… поверьте, я ничего не выдумываю… лицо Полишинеля в профиль… как в журнале «Панч»… не очень приятная физиономия, даже злая, но, в общем, забавная… а что наш Фелипе?… Он тоже здесь, молчит… он получил свой кусочек сыра… я его окликаю…

– Фелипе!.. Гамбург!.. Бранденбург!

– Certo!

У него только одна мысль, знаю: он опаздывает, его возвращение откладывается!.. Вот так… а раз это так, я предоставляю другим обвязывать, укреплять сооружение… их было, я вам уже сказал, не меньше тридцати… пятидесяти… которые собирались топать… я полагаю, по меньшей мере пять километров через весь Ганновер… другие оставались… множество людей на платформах выглядели недовольными… настолько, что они нас даже оскорбляли… они приподымались, бежали… разыскивали тележки, пытались перейти Ганновер… убежден, если бы мы не поспешили, позволили себя остановить… если бы они сцапали нас, они бы нас прикончили!.. Я знаю, они ужасны в гневе… и все из-за того, что мы удрали раньше, чем они… так неожиданно!.. Англичанин-Полишинель ничего не говорит… ему не очень удобно там, наверху, на своем троне из заплечных мешков, подстилок и посуды, он кренится набок, ерзает, но удерживается… эту улицу больше не назовешь проезжей… сплошные ямы и рытвины… а там, вдали, оголенные остовы стен… этот город изрешечен похлеще Берлина… все-таки наша тележка как-то продвигается… конечно… все ее подталкивают… иногда, в трудных местах… я подбадриваю!.. Но разве они не видят других? Они распались на группы! Они тоже нашли тележки!.. Четыре… пять… шесть!.. Я чую опасность!.. Ору им по-немецки… указываю на то, что происходит, что настигает нас…

– Schnell!.. Schnell!.. Mörderer!

И затем по-французски:

– Убийцы! Убийцы! Скорей!

В общем, тревога… только бы не догнали, только бы Бог миловал!.. Пять… шесть тележек… надежды нет!.. Пусть видят!..

– Толкайте, толкайте, черт побери! Взяли!

Не знаю, понимают ли они меня?… Французы?… Латыши?… Молдаване?… Я больше не пытаюсь!.. Все время в движении, среди ям, бугров и битых кирпичей, мы уже опережаем наших преследователей…

Предупреждаю вас, начиная с этого момента мое повествование становится несколько пунктирным, я, ваш рассказчик, и сам с трудом разбираюсь в происходящем… я вам уже говорил о «комиксах», но вы не смогли бы по комиксам представить этот разрыв повествовательной ткани, эту нить, иглу и всех персонажей… этого грубого и такого явного происшествия… увы, такого, что для испытавшего его, ничто более не существовало… да и сам я, рассказывающий вам об этом двадцать пять лет спустя, путаюсь в подробностях, вспоминаю лишь какие-то обрывки, то то, то это! Простите меня…

– Уточните!.. И не мямлите!

Конечно! Вообразите себе, что в какой-то момент мы встретились!.. Пылающие гневом преследователи, и их четыре… пять, забитые до отказа тачки!.. И мы, беглецы… из-за балконной решетки, упавшей на середину улицы, перегораживавшей ее… решетка балкона еще не полностью разрушенного дома, от которого остался фасад!.. Но какая решетка! Кованое железо!.. Издалека я его не увидел, этот дом… громко сказано: дом! Фасад и стены, выходившие во двор… тогда я говорил себе: все, мы пропали… они разорвут нас на куски. Ба-ах! Бомба!.. Огромная, осколочная… и тут же: бу-ух! Другая, ближе… конечно же, паника… мы в ужасе, мы, они, наши преследователи… я говорю, я полагаю… я не знаю, я вынужден фантазировать… не знаю, что дальше… упал в обморок? Не совсем в моем духе, но тогда, как во сне, я почувствовал нерезкую боль, на шее кровь… она капала с головы… нет! Вытекала из мозжечка, думаю… где-то в этой области, уточняю… могу сказать, я сделал все, что в моих силах, лишь бы сохранить ясное сознание… я еще успел подумать о Лили… и о Бебере… но как будто они уже уехали куда-то… были уже далеко… в ином краю! Все, что я могу припомнить… связано с другой бомбой, упавшей, но где?… Помню лишь взорванную улицу… эти рытвины и железный лом… с тех пор прошло почти двадцать семь лет…