Третья тайна - Кендра Эллиот

— «Хаммер» Кристиана Лейка, — предположила Маклейн.

— Я тоже сразу о нем подумала.

Эдди перевел взгляд с Мерси на Аву и снова на колею.

— Давай не спешить с выводами, — медленно произнес он. — Мало ли какие автомобили могли оставить эти отпечатки…

Однако его тон был совсем не уверенным.

— Я знала, что Кристиан солгал, сказав, что не знает Сабин, — Мерси лихорадочно обдумывала множество вариантов развития событий, — и эта колея самая глубокая. Он побывал здесь недавно.

Ава уже вытащила телефон:

— Я вызову экспертов, чтобы сняли отпечаток. А потом попрошу у Кристиана разрешения сделать отпечаток с его покрышек.

— Он не согласится. Добудь ордер, — посоветовала Мерси. — И позвонить отсюда не получится. Придется подождать, пока не проедем несколько миль дальше по дороге.

— Черт… — Маклейн убрала сотовый в карман. — Получение ордера отнимает кучу времени. — Могу сказать по своему опыту: попросить разрешения у владельца гораздо быстрее. — Она взмахнула ресницами. — Мне редко отказывают. Если Лейк скажет «нет», тогда запросим ордер.

Мерси снова посмотрела на глубокие колеи.

Что Кристиан Лейк делал возле дома Сабин?

Мне пришлось бежать.

Других вариантов не было. Мама предупреждала меня об этом всю жизнь. И вот теперь началось…

Я не позволю ему причинить вред Морриган. Она — мое сердце, моя душа, мое все. Моя единственная цель — защитить дочь.

То, что она физически существует за пределами моего тела, — одна из чудесных загадок материнства. Как она может бегать и играть у меня на глазах, оставаясь частью меня? Когда я чувствую каждый удар ее сердца, каждую царапину на коленке, каждый миг ее радости?

Она — моя дочь, и я буду защищать ее до последнего вздоха. Как защищала меня моя мать.

Я никогда не узнаю, почему Морриган не проснулась, когда убивали мать. Подозреваю, Оливия приглушила все звуки и затуманила зрение убийцы, чтобы тот не заметил спящую в своей постели девочку.

Матери больше нет, и в моем сердце зияет дыра, но я не дала волю эмоциям и не хочу думать о ее смерти. Позже я буду скорбеть и попрощаюсь с ней как положено. Как меня учили. Но не сейчас. Мой разум словно оцепенел, мои мысли бесстрастны. Я не могу думать о ее убийстве, чтобы не выйти из себя.

Вместо этого я вспоминаю наше прошлое.

Сколько я себя помню, мы всегда жили в лесу. И я ненавидела такую жизнь.

— Когда-нибудь ты поймешь, — говорила мать. — Когда-нибудь поблагодаришь за то, что я спасала тебя.

— Спасала от чего?! — кричала я. — Ты постоянно твердишь о человеке, который разрушит нашу жизнь, но не хочешь говорить, кто он! Ты заставляешь нас прозябать в страхе перед призраком!

— Сейчас мы в безопасности. Возможно, потом все изменится и нам придется скрываться.

— Скрываться! Все считают тебя ведьмой, а меня — твоим демоническим отродьем.

Здесь я начинала рыдать. Я ненавидела нашу жизнь, ненавидела собственную мать и желала ей смерти.

Умри она, я могла бы стать свободной, жить, как захочу, встречаться, с кем пожелаю. Быть нормальной.

Но оказалось, что все не так просто.

В детстве мать учила меня читать и писать дома, а я мечтала сидеть в классе с другими детьми. Мы делали закупки в больших городах, в многолюдных магазинах, стараясь слиться с толпой. Я смотрела на детей, которые бегали по этим магазинам со звонким смехом. Мне хотелось быть похожей на них, играть, говорить с ними. В детстве я считала, что наше отшельничество — это нормально, но, став подростком, потребовала свободу, и мать сделала кое-какие послабления в правилах. Она позволила мне получить водительские права и поступить в старшую школу.

Я отправилась в школу с энтузиазмом, убежденная, что моя жизнь теперь изменится. У меня появятся подруги, я стану как все. Но оказалась словно в чужой стране. Ученики пялились на меня, тыча пальцами в мою одежду и хихикая над моей обувью. Девушки ненавидели меня, а парни не сводили глаз. Они воспринимали меня не так, как девушки.

Мне нравились их взгляды. На меня обратили внимание.

Поэтому я стала вертеть ими. Научилась притягивать еще больше взглядов, дразнить парней, заставлять их бегать за собой с высунутыми языками.

Выйдя из леса, я поняла, что обществом правят деньги. На них можно купить красоту, роскошные дома и автомобили. Я считала нашу с матерью бедность непростительным грехом.

Мать всегда еле сводила концы с концами. У нас имелись еда, крыша над головой, надежная машина и достаточно — по ее мнению — одежды. Мать организовала небольшой бизнес, используя пороки и тайные желания местных.

Ее клиенты оставались довольны и всегда возвращались.

Я наблюдала за ними в дверную щелку: мне было велено держаться подальше. Посетительницы говорили высокими голосами и слишком часто смеялись. Они смотрели в сторону, по углам комнаты, почти не встречаясь с матерью глазами. Они шутили, что не верят в ее способности, но в их глазах плескалось отчаяние. Им хотелось красоты, любви и вечной молодости. Им хотелось знать свое будущее. Жадность заставила их рискнуть: прийти в наш странный дом, заговорить с той, кого называют ведьмой, и заплатить ей за ее снадобья.

Я физически ощущала, как при их появлении в воздухе пахло иначе, как менялось даже атмосферное давление, выдавая их истинные намерения. Я думала, что все могут чувствовать запах эмоций… это напоминало цветочные ароматы. Синие — свежие и легкие. Красные — пряные и тяжелые. Зеленые — влажные и сочные. Люди излучали эмоции, а я их «считывала». Все просто. Позже я узнала: это мой особый дар.

Некоторым не хотелось платить за мамины товары. Обычно мужчинам. Они чувствовали себя не в своей тарелке, и это выражалось по-разному. Мужчин тоже было легко понять: они ощущали себя презираемыми и униженными. И сами себя ненавидели: ведь они опустились до того, что считали противоестественным. Но в их глазах стояло такое же отчаяние, как и у женщин. Они хотели, чтобы излечился рак, чтобы деньги посыпались им в ладони, а женщины стали их обожать.

Мать умела располагать к себе посетителей. Как она говорила, главное — первое впечатление. Она одевалась в яркие длинные струящиеся платья и распускала волосы, вьющиеся до талии. Те оставались черными, как вороново крыло, до ее шестидесятилетия, а потом — клянусь! — поседели всего за месяц. Мать выглядела, как положено колдунье. И говорила, как положено колдунье: грудным мелодичным голосом, вставляя словечки из других языков. Все клиенты велись на этот образ.

Я наблюдала, изучая язык ее тела и внимательно рассматривая посетителей. Научилась распознавать их страх, недоверие, отчаяние, печаль и настороженность, даже когда они не произносили ни слова. Достаточно было физических сигналов: легкого шевеления пальцев, подергивания губ, нерешительного шага, колупания кожи… Люди рассказывали о себе молча.