999. Последний хранитель - Карло А. Мартильи

— Прочти молитву и открой сердце отцу.

Христофор встал на колени, положил рукопись рядом с собой и начал молиться.

— Достаточно! Пропустим ненужную часть, по которой ты уже получил прощение. Я слушаю.

— За эти годы я изучил все мореплавательные карты, нарисованные когда бы то ни было, прочел все рассказы мореплавателей и командовал всеми видами кораблей. Я сделал тысячи расчетов и пришел к некоторому заключению, отец.

— К какому? Не тяни, ради бога!

— На Востоке, в шести или семи тысячах миль перед Китаем, существует еще одна страна.

Эти слова он произнес с легкой улыбкой, потом замолчал и поглядел отцу в глаза.

— Еще одна страна? Остров?

— Нечто большее, отец. Может быть, целый континент. Он еще не открыт, и его можно завоевать.

— И ты…

— Я препоручу эту землю тому королю, который позволит мне туда отправиться, но стану на ней полновластным правителем.

Иннокентий насупил густые брови с седыми волосинками, торчащими, как крючки.

— А если такой земли не существует? Почему же никто до сих пор до этого не додумался? — сказал он, прищурившись. — А если ты ошибся? Что тогда будешь делать?

— Я знаю, что говорю, отец. Я в этом уверен, но мне надо доказать свою правоту. Даже если я ошибся, то доплыву до Китая и открою морской торговый путь. Знаю, мне никто не поверит, если я скажу кому-нибудь то же самое, что сказал сейчас вам. А вот деньги на экспедицию в торговых целях даст любой. С вашей помощью я смогу получить средства, людей и корабли. Теперь вы единственный, кто знает правду.

Иннокентий задумался над таким странным предложением. Чем больше он наблюдал за сыном, тем больше отдавал себе отчет, что тот не так уж и безумен. Он знал, что сын давно хочет отправиться на Восток и обил уже немало порогов. С другой стороны, кто же станет слушать капитана-мечтателя, без знатного происхождения и без богатства? Эта одержимость овладела им раньше, чем он обосновался в Лиссабоне. Настоящий Чибо: уж если что вобьет себе в голову, ничем не выбьешь. И по части мужской силы — тоже настоящий Чибо. Верные люди сообщали о его многочисленных женщинах и о детях, незнакомых внуках Папы. А теперь эта дерзкая просьба… И рукопись не отдает. А впрочем, что ему стоит написать письмо? В конечном счете речь идет только о просьбе. Может, за этим и кроется какой-нибудь подвох, но Христофору давно пора оставить рукопись в покое. Все это уже начинает попахивать шантажом.

— Допустим, я дам тебе эти сопроводительные письма. Какая мне с того будет выгода?

— Земля с вашим именем, отец. Самой прекрасной из открытых земель я дам ваше имя — Чибо. Вы станете более знаменитым, чем Александр Великий.

— Не называй Александра, это имя приносит несчастье.

— Почему, отец?

— Ладно, оставим это. Однако все мои сыновья что-то отдают мне в благодарность за то, что я произвел их на свет, и за те блага, которыми они пользуются.

— Каково ваше предложение, отец?

— Половину всего, что ты получишь как правитель.

— Треть, отец.

— Ты настоящий Чибо. Сойдемся на трети. Если бы я попросил две, ты предложил бы половину.

— Может быть.

— Ладно, договорились. А теперь скажи мне, что за письма ты от меня хочешь?

Глаза Христофора вспыхнули.

— Форма — на ваше усмотрение, отец. В них должна содержаться просьба принять меня, выслушать все, что я скажу, и благожелательно оценить мои нужды и выгоды, которые сможет получить тот, кому адресовано послание. Писем требуется пять: по одному к каждому из названных мной правителей и одно к Якобу Фуггеру, немецкому банкиру.

— Ты их получишь, — сказал понтифик. — Но помни! Никому не намекай на свои цели, иначе тебя сочтут сумасшедшим. Все, к кому ты обратишься, должны думать, что твоя цель — плавание в Китай и в Сипанго, чтобы улучшить оборот товаров и избавиться от опасности нападения турецких пиратов. Только при этом условии тебя станут слушать.

— Значит, вы мне верите, отец?

— Manko pe u belìn![32]Даже во сне не поверю! Но это ничего не значит. Откроешь ты новую землю или доплывешь до Китая — по мне, все едино. А теперь не будешь ли ты так любезен отдать мне наконец эти страницы?

* * *

Прежде чем пробило полдень, Христофор держал в руках письма, составленные тайным секретарем, подписанные главой христианства и запечатанные сургучными печатями. Он смиренно склонился перед Папой, но не смог сдержать торжествующей улыбки. Он разыграл важнейшую в жизни партию и выиграл ее. Непонятно, заподозрил ли его отец, что он прочел «Тайные тезисы» графа делла Мирандолы. Возможно, из двух путей — убить сына или купить его молчание — он выбрал более пристойный. Скорее всего, рассказав ему о своих замыслах и апеллируя к его алчности, Христофор спас себе жизнь. Но теперь это уже неважно. Когда Папа прочтет «Тайные тезисы» графа, у него появятся совсем другие проблемы и он перестанет думать о сыне. Он представил себе, какое лицо будет у отца, когда тот прочтет. Кто знает, выдержит ли у старика сердце.

Христофор вышел на площадь перед базиликой и смешался с толпой. Люди все еще праздновали, нарядившись в яркие одежды. Этот обычай был жив, несмотря на голод и болезни, гонения и анафемы минувшего года. Многие оделись Папой или кардиналами. На костюмах у них была написана и нарисована всякая похабщина. Но первого января, в языческий праздник, дозволялось все, за что в другой день наказали бы жестоко — ударами хлыста, несколькими неделями в цепях или в железных ошейниках. Христофору показалось, что он узнал Джулиано делла Ровере, одетого римской матроной, с набеленным лицом и ярко накрашенными губами, в окружении полуголых солдат. Он поплотнее закутался в черный плащ, натянув его на голову. Прежде чем войти в лабиринт узких улочек, ведущих к ближайшей пристани на Тибре, сын понтифика обернулся, бросил последний взгляд на величайший собор христианского мира и подумал, что, может быть, никогда его больше не увидит. Не исключено, что народный гнев, который таится под спудом страха перед наказаниями жестокого и мстительного святого отца, скоро спалит и его.

Пусть горит! Когда это случится, Христофор уже будет за шесть тысяч миль отсюда.

Флоренция

Пятница, 7 октября 1938 г.

Прежде всего надо позаботиться о сохранности рукописи. О своей жизни он подумает после. Джакомо де Мола осознавал, что преследователи подошли к нему слишком близко. Использовать Джованни в качестве наживки с их точки зрения было прекрасным ходом. Но вот узнать, кто такие эти «они», ему пока не удавалось.

С того момента, когда Джованни открыл ему все, прошло уже два дня. Ночью он поместил парня в клинику к своему старому другу. Она располагалась за пределами Флоренции, на холмах Фьезоле. Друг тоже входил в тесный кружок, собиравшийся в Сельскохозяйственной академии, и ему можно было доверять. Джованни сразу же «посадили» на седативные средства, и теперь он не мог нанести вреда ни себе, ни другим. Это божественное опьянение стало для него предопределенным и, наверное, желанным. Только так ему можно было сказать правду. Иначе он не поймет, кто его на самом деле любит. Джакомо спрашивал себя, достаточно ли чувства отдал он Джованни, не закрыла ли его сердце вся эта жизнь, посвященная только сохранению книги.