Ее звали Ева - Сьюзан Голдринг

Однажды на Пасху прямо у двери в ее дом замертво упала лань. Рухнула, как стояла, с вытянутыми лапами. Просто взяла и завалилась на бок. Будь Чарльз жив, он сразу бы освежевал и разрубил лань, а куски туши сложил в морозильный шкаф в гараже. Но брат давно погиб, и Эвелин пришлось дожидаться возвращения садовника Джима после праздничных выходных, а к тому времени она уже сомневалась, что мясо лани будет пригодно для пищи. В общем, вдвоем они погрузили ее в тачку и по траве, через выгоны, отвезли в ближайшую рощицу.

Через три-четыре дня от туши почти ничего не осталось. Сначала хищники разодрали брюхо и выели нутро, обнажив ребра. Затем оторвали от туловища лапы и оттащили их в разные стороны, чтобы каждый зверь и каждое лисье семейство могли нажраться до отвала. Ночью она слышала, как они вопили и рычали, отбирая друг у друга лучшие куски, словно сварливые домохозяйки у мясного прилавка на шумном уличном базаре.

Такая же участь обычно постигала овец и свиней. Зачем платить живодеру, чтобы забрал подохшую скотину для переработки на собачий корм и клей, если ее могут уничтожить лисы, причем бесплатно? От случая к случаю эти падальщики сами притаскивали свою добычу в Кингсли, и Эвелин находила в каком-нибудь дальнем углу участка, где траву не скашивали и земля за лето зарастала лютиками и клевером, зловонный труп или разлагающуюся часть задней ноги животного.

Много лет назад, когда Эвелин, утомленная тщетным ожиданием возвращения Хью, после смерти матери навсегда переселилась в Кингсли-Манор, она пыталась полюбить лис, хоть те по ночам и совершали опустошительные набеги на ее владения и устраивали в поместье настоящую резню. Они в больших количествах убивали кур и уток, но пожирали или забирали с собой совсем немного. Со временем Эвелин поняла, что лисы – санитары природы. Они никогда не упускали возможности полакомиться падалью, тщательно обгладывая добычу, пожирая любой кусочек съедобной плоти, шкуры, кожи, костей, оставляя лишь крохи, которые невозможно отличить от гумуса, перегноя под деревьями. Очень полезные соучастники преступлений.

Теперь от лис зависела ее судьба. Она слишком долго вынашивала свою месть, слишком долго выжидала подходящего момента. Нельзя допустить, чтобы ее план провалился только потому, что лисы сыты или какой-то местный фермер подстрелил самку и ее лисята умерли от голода. Эвелин была уверена, что недавно слышала их тявканье. Наверняка это лишь вопрос времени.

Шагая, Эвелин с беспокойством думала о том, что труп следовало раздеть догола: возможно, белье на его тощем теле отпугивало зверей. Зная, что крайне опасно оставлять в доме что-либо из вещей Робинсона, всю его одежду она сразу сожгла. Хорошо хоть, что удалось заманить его в лес, куда он доверчиво последовал за ней, как ручной. Чем дальше от ее дома, тем спокойнее. Никто не знал, что он здесь. И домой к ней теперь никто больше не наведывался.

Первое время она сильно расстраивалась, что пришлось попросить Нила отогнать овец в другое место, но его «девочки» – «озорные чернявые валлийки», как он их называл – вечно куда-нибудь сбегали. Ему постоянно приходилось с палкой в руке гоняться за ними, прыгая через заборы, а то и двух колли посылать на поиски, чтобы они вернули овец обратно на отведенные для них пастбища. Еще сильнее переживала Эвелин, когда в конце концов пришлось уволить Джима. Без него, она знала, ее английский сад постепенно зарастет хвощем и бузиной, ведь сама она из-за боли в коленях и локтях уже не в состоянии должным образом ухаживать за растениями. Но иначе было нельзя. Что ж, придется самой заниматься прополкой и подрезать розы там, куда она сможет дотянуться. Не такая уж это громадная цена за то, что слово свое она сдержала.

Кингсли-Манор

6 февраля 1986 г.

Дорогой, любимый Хью!

Все, обратной дороги нет. Мосты сожжены, так сказать. Расправившись с ним, я не испытываю ни малейших угрызений совести, а считаю, что я поступила правильно, воздав ему по заслугам. Да и он не раскаивался. Мне кажется, я понятно объяснила ему, почему он должен умереть, а он даже не извинился за то, что отнял тебя у меня. Сомневаюсь, что он вообще помнил, кто ты такой: человеческая жизнь для него – пустой звук.

Жаль только, что я не заставила его помучиться. Может, следовало подрезать ему крылышки, да оставить полежать там какое-то время? Пусть бы покорчился. Но я не могла так рисковать; нужно было одним махом покончить с ним раз и навсегда.

В общем, дело сделано, и, если меня все же вычислят, что ж, я к этому готова.

Навеки твоя, Эви.

P.S. Я люблю тебя.

13 ноября 2016 г.

Мисс Скарлет

– Сегодня, – говорит инспектор Уильямс, навестив Эвелин во второй раз, – я хотел бы расспросить вас о том времени, когда вы служили в армии. Насколько я понимаю, вы вступили в ее ряды после смерти мужа, погибшего при выполнении боевого задания. В 1943-м, да?

– Неужели тогда? Я не помню дат. Хью был против того, чтобы я шла в армию. Хотел, чтобы я ждала его, а я хотела приносить пользу, – она переводит взгляд на Пэт. Та с раздраженным видом сидит, сложив на груди руки. – Помнишь, дорогая? Когда убили моего бедного Хью?

– Как я могу это помнить? Я тогда еще даже не родилась, – Пэт встает и произносит, обращаясь к инспектору: – Вряд ли сегодня вы чего-то добьетесь. Пойду попрошу, чтобы нам принесли чаю.

После ухода племянницы Эвелин говорит:

– Мне больше нравились «вьюрки».

Она кладет руки на голову, изображая кепи:

– Они носили ужасно милые шляпки. Думаю, мне такая пошла бы. И вообще, форма у них была куда элегантнее, чем в Женском вспомогательном территориальном корпусе. Мы все так считали. Все это жуткое хаки, оно совершенно не вяжется с английской светлой кожей. Мы все в нем смотрелись ужасно.

– Я бы так не сказал, – улыбается инспектор Уильямс в ответ на ее заявление. – Ваша племянница дала нам одно очень милое фото, на котором вы в форме.

Из прозрачной пластиковой папки он достает один из снимков и протягивает Эвелин. Это студийный портрет, который Пэт нашла в железной банке из-под печенья примерно неделю назад:

– Это ведь вы на фотографии, да?

Эвелин вглядывается в фото, что он ей показывает, но при этом отмечает, что в папке есть копии и других снимков – с изображением некоего городка, садов с фруктовыми деревьями, смеющихся детей и, в частности, одной девочки.

Прошу вас, не спрашивайте меня о них. Пожалуйста, не спрашивайте, знаю ли я эту малышку, молит про себя Эвелин, а вслух комментирует свое студийное фото: «Кепи безобразное, не идет ни в какое сравнение с теми, что выдавали “вьюркам”. Нет, надо было идти во “вьюрки”, хотя к тому времени женщин брали только в Территориальный корпус».