Правдивый ложью - Валерий Елманов

– А для чего притворство оное? – продолжал недоумевать царевич.

– А для того, чтобы он по-прежнему считал тебя простодушным и легковерным человеком, обмануть которого не составляет особого труда.

Годунов недовольно насупился и отбросил перо в сторону.

– Не такой уж я и дурачок, – буркнул он.

М-да-а, кажется, я выразился несколько грубовато. Придется пояснять и это.

– А я этого и не говорил, – возразил я. – Совсем наоборот.

– Да ты же только что… – Он в возмущении вскочил со стула.

– Оказал тебе доверие, – подхватил я, властно опять усаживая его на стул, – решив, что ты сможешь проявить самую тонкую хитрость, которая как раз и состоит в том, чтобы выказать себя простым и доверчивым. Пойми, что…

И я начал пояснять, что человек по своей натуре ленив и тратить ум на лишнее, с его точки зрения, не любит. То есть если ему кажется, что перед ним дурачок, то он никогда не станет обременять себя особыми изысками, придумывая, как его обмануть, а станет действовать просто и грубо, следовательно, разгадать его очередную затею будет гораздо проще. И, скептически посмотрев на него, неожиданно добавил:

– И лицо тебе поменять надо. Неправильное оно.

– Кто?! – вытаращил на меня глаза царевич.

– Лицо, – спокойно повторил я.

– А его-то я как же?! – удивился он.

– В душе оставайся прежним, – великодушно согласился я, – но вид у тебя должен быть иным. Пока что ты выглядишь… шибко умным, а это не дело. – И весело хлопнул его по плечу. – Будь проще, царевич, и люди к тебе потянутся. Даже Дмитрий Иоаннович, который как раз и считает себя великим хитрецом, мол, он всех умнее.

Федор иронично хмыкнул и, зло засопев, отвернулся от меня, ворча себе под нос что-то невразумительное.

– Уж он-то… – донеслось до меня, но вслушиваться я не стал, пояснив:

– Пока наш государь считает тебя эдаким простоватым, добрым и доверчивым… – О том, что так он считает именно с моей подачи, говорить не стал – лишнее, продолжив вместо этого: – Вот и пусть считает так дальше. С грамотками проще – отпишешь ему со всем своим простодушием, давая понять, что веришь ему во всем, но когда он увидит тебя, может усомниться в твоем якобы простодушии. Так что лицо придется менять.

– Яко скоморох – харю напялить, – вздохнул он.

Я в ответ развел руками – а что делать? Но дальше продолжать не стал, уж больно неприятна эта тема для Годунова. Вон как насупился. К тому же оно и не горит – текущих дел хоть отбавляй, а потому вновь повернул разговор на письмо, продолжая инструктировать, как и в какой тональности писать.

– А главное, особые подробности ни к чему, – подвел я итог. – Скорее уж наоборот, напусти туману, чтобы он вообще запутался, понял?

Федор молча кивнул, но скорее по инерции, поскольку в глазах у него было по здоровенному вопросу. Пришлось и тут разжевать, пояснив, что все должно быть достаточно многозначительно, то есть состоять из изрядного количества намеков, которые при необходимости можно было бы пояснить как в ту, так и в другую сторону.

– Например, когда ты будешь писать о стрелецких головах, обязательно укажи, что слову твоему они послушны и вера у них в тебя есть, да и у стрельцов в тебя тоже. Мол, в случае чего не подведут. А уж он пусть гадает, с чего они вновь переметнулись под стяг Годуновых, да что за вера, насколько она сильна и прочее.

Федор чуть заметно поморщился. Вопросы из глаз вроде бы исчезли, но писать ему явно не хотелось.

Тогда я подкинул ему дополнительный стимул. Обняв царевича за плечи, я проникновенно произнес:

– Этой грамоткой ты мне очень сильно поможешь, когда я поеду к нему в Серпухов. Это будет своего рода страховка. Если Дмитрий Иоаннович поймет, что все далеко не так просто, как ему кажется, что стрелецкие полки вроде как теперь под твоей рукой, то и мне торговаться с ним будет куда легче.

– Торговаться? – недоуменно уставился на меня царевич.

– Ну а как еще назвать? – вздохнул я. – Пока что наши жизни по-прежнему висят на волоске, потому задача сделать этот волосок потолще. – И поторопил: – Надо бы ее побыстрее вчерне накидать, а потом я подкачу, и мы до конца обсудим написанное, а уж потом быстренько перебелим да отправим гонца. Вообще-то мы должны были сделать это еще вчера, так что сегодня крайний срок, понял?

Так, с престолоблюстителем, кажется, управился. Во всяком случае, несколько часов у меня есть, и надо использовать их как можно рациональнее.

Пока ехал на старое подворье Годуновых, в уме прикидывал, чем заняться в самую первую очередь, а что можно ненадолго отложить.

Разумеется, первым был шотландец.

Быстренько заскочив к Квентину, которому вроде бы, по словам моей травницы, стало «чуток полегше», я несколько смущенно поздоровался с Ксенией Борисовной, которая сидела у изголовья больного, и даже немного позавидовал Дугласу.

Случись что-то похожее со мной – таких ангелов поблизости не окажется. Ну что ж, постараюсь позаботиться, чтоб поэт был счастлив, если вообще дожи… Нет, об этом не будем.

Впрочем, царевна почти сразу после моего прихода засобиралась уходить, пояснив, что приехала не только для того, чтобы навестить болезного, но и попросить баушку, дабы она прямо сейчас сходила к Чемоданову, который живет совсем недалеко, да посмотрела бы, как тот себя чувствует, и попробовала помочь, а она отказывается…

– Не след бы мне отлучаться. Ныне самые тяжкие дни у твоего пиита, – ворчливо предупредила меня травница, всем своим видом выражая явное недовольство.

Царевна повернулась ко мне и растерянно развела руками.

– Сходи, Петровна, – попросил я. – Уж очень он оказался верным и преданным слугой царевича. – И кратко осветил его поведение во время тяжких испытаний. – Там у него уже был Арнольд Листелл, но помочь не смог, – добавил для вящего соблазна.

Добавка сработала безукоризненно.

– Ежели дело и впрямь худо, я б иному подивилась, что смог, – хмыкнула она и, довольная, что может еще раз утереть нос заморскому лекарю, заверила, что непременно заглянет.

Впрочем, как выяснилось чуть позже, сразу после ухода царевны, благодарно улыбнувшейся мне на прощание, хитрющая ключница отказывалась лишь для того, чтобы Ксения обратилась ко мне за помощью.

– С ума ты сошла! – в сердцах выпалил я. – Она ж невеста Дугласа.

– Ну-ну, – насмешливо усмехнулась травница. – То-то она о его здравии лишь разок вопросила, а все остатнее время сызнова о тебе выведать пыталась. – И торжествующе протянула: – Меня-то не обманешь. Я ее наскрозь вижу.

А в плутоватом взгляде, устремленном на меня, отчетливо читалось продолжение.

Ты, никак, сошел с ума?

Рыбка в сеть плывет сама!