Повседневная жизнь Парижа в средние века - Симона Ру

В описаниях домов, содержащихся в документах, функция рабочего места отражена через упоминание рукодельни, которую никогда не описывают. В более подробных текстах конца Средневековья указана обычная структура парижских построек, где первый этаж чаще всего отведен под ремесленную или торговую деятельность: рукодельня — это передняя комната, выходящая на улицу и названная так потому, что именно там работают хозяин с помощниками. Обычно ремесленник сам продавал плоды своего труда, и окно, выходящее на улицу, было устроено так, чтобы служить вывеской. Оно было снабжено небольшим лотком под навесом, на котором можно было разложить или развесить изготовленные предметы. По вечерам лоток и навес складывали, закрывая окно. Такое устройство изображено на нескольких видах парижских улиц. В текстах такие витрины называют «окнами для продажи». Некоторые прилавки не складывались, а потому постоянно перегораживали улицы; разрешение на них мог дать только королевский или феодальный смотритель дорог, и владельцу приходилось вносить ежегодную плату за причинение неудобства.

Таким образом, ничто не мешало ежедневным контактам между рукодельней и улицей. Прохожие (потенциальные клиенты) видели снаружи, как работают мастеровые, и могли судить об их труде. Несомненно, можно было запросто завязать разговор и сделать заказ. Понятно, как ремесленники и лавочники делали себе рекламу: выставляя товар и, возможно, зазывая речами, о чем ясно сказано в нескольких цеховых уставах, запрещающих окликать клиента своего собрата, прежде чем тот закончит начатый разговор: нельзя перебивать друг у друга заказы. Так оживлялись улицы: толпы зевак, выставленные в витринах разнообразные товары, выкрики торговцев, завлекавших клиентов, наполняли их красками, звуками, движением. Рукодельня и окно для продажи обеспечивали непосредственную и живую связь между частным пространством труда и общественным пространством улицы.

Эта связь осуществлялась и через оформление входной двери. В описи имущества, составляемой после смерти владельца, порой говорится о «седалище, выставляемом у двери», то есть о скамеечке, которую ставили у порога. На ней с раннего утра сидел помощник или ученик, присматривавший, чтобы с лотка не воровали выставленные товары, или же ее предлагали клиенту во время торга, чтобы тому было удобнее и чтобы разговор завершился к выгоде торговца.

Рассредоточение производства по всему городу, организация кустарного промысла в домах любого типа — это общая черта, которую следует уточнить. Конечно, производственная и торговая деятельность не распределялась систематически, цех за цехом, по улицам, о чем будто бы говорит топонимия. Не только торговцы лесом проживали на улице Бюшри, на ней жили представители и других ремесел. Однако в налоговых документах, где последовательно перечисляются налогоплательщики, живущие на одной улице, указаны ремесленные объединения, члены которого связаны семейными узами: брат, сын или зять селились рядом с домом главы семьи. Другие объединения обусловлены общностью происхождения: люди из одной деревни или провинции стремились жить рядом в большом городе.

Но упорядочить пространство — значит и постараться выселить на задворки «грязные» ремесла, создающие неудобства соседям. Случай с бойнями показателен в том, что касается трудностей, связанных с принудительным переселением по приказу городских или королевских властей. Мясники с правого берега, поселившиеся у Большого моста, сосредоточили там свои мясные лавки, которые принадлежали всего нескольким семьям и которые те сдавали, когда не использовали сами. Все отходы от забоя скота и помои можно было сбрасывать в Сену. Но в Париже были и другие бойни, в том числе и принадлежащие аббатству Святой Женевьевы на левом берегу и устроенные в верхней части одноименной улицы. В XIV веке велся долгий судебный процесс, дающий возможность понять, в чем состояли претензии людей, живших рядом с этими бойнями, и каким образом власти пытались эти претензии удовлетворить.

Жители жалуются на грязь и вонь и причиной этого считают резкое увеличение количества мясников, что подтверждается документами аббатства. Мясники выплескивают на улицу помои и часть отходов. Увеличение числа мясников приводит к тому, что сток воды на улице, несмотря на сильный уклон с «холма святой Женевьевы», становится затруднен. Местные жители требуют восстановить первоначальное число мясников, то есть закрыть лишние лавки. Обоснованность подобной просьбы, подразумевающей, что раньше от боен не было грязи (что маловероятно), здесь не обсуждается. Удивительно то, что не только жители, но и престижный Наваррский коллеж, предлагают в качестве выхода из положения лишь возвращение к прошлому, ко времени, считающемуся идеальным: несчастья настоящего проистекают из несоблюдения старых правил.

Аббатство Святой Женевьевы — феодал, которому подчинялись мясники, вызвавшие нарекания со стороны обитателей улицы, подавших на них жалобу сначала в Шатле, а потом в парламент, — повело речь о новых потребностях, которые не может полностью удовлетворить Большая бойня Шатле, — обоснованный аргумент для отказа закрыть мясные лавки, но акцент делается на другой причине, которая в те времена выглядела вполне обоснованной и даже бесспорной. Каждая мясная лавка платит феодалу большую ежегодную ренту за право вести свою деятельность на территории его владений. Эти пошлины образуют внушительную часть доходов, ожидаемых аббатством, а эти доходы используются для исполнения религиозных обязанностей аббатства. Сократить доходы — значит посягнуть на божественную службу и религиозные обязательства, а такого не допустит ни один добрый христианин. Однако аббатство ведет себя осторожно и предлагает несколько конкретных решений: безалаберным мясникам напоминают, что они должны хранить отходы производства в закрытых сосудах и выбрасывать их за пределами города, а не на улицу. Предлагает разделить забой скота и продажу мяса в лавках. Отныне мясники будут забивать скот в Сен-Марселе, рядом с Бьевр. Сен-Марсель недалеко, это обеспечит качество продаваемого мяса и поможет соблюсти гигиену, о чем попутно напоминает аббатство. Такая мера осчастливила далеко не всех. Парижане, имевшие загородные дома на берегах Бьевр, а также мастеровые из других цехов, например красильщики, протестовали против такого неудобного и вредного соседства, но аббатство-феодал возразило, что, где ни устроишь бойню, везде возникнут такие неудобства, но надо же их где-то устраивать.

Эта тяжба важна для нас тем, что сообщает некоторые подробности о том, что считалось неприемлемым для горожан и какие решения предлагали власти. Можно отметить смешение очевидного и невероятного. Кровь, помои, отходы бойни распространяют зловоние, и нашим предкам это казалось невыносимым; аббатство отвечает, что мясники должны быть более внимательны и предупредительны к соседям, и напоминает им правила гигиены для вывоза отходов. Затем следует совершенно ожидаемое решение проблемы, связанной с увеличением числа городских мясников: разделить места забоя и продажи, вывести бойни за город, разместить их возле воды, которая послужит естественной сточной канавой. Но удивительнее, на наш взгляд, решение, предложенное истцами: сокращение в приказном порядке мясных лавок Святой Женевьевы, словно их увеличение было злом и не представляло никакого важного преимущества, из которого можно было извлечь выгоду. Точно так же аббатство говорит о защите интересов парижан, только чтобы оградить от посягательств свою религиозную миссию, а следовательно — сохранить доходы.