Не дареный подарок. Морра - Купава Огинская

– Ну, здравствуй, пушистая, рад видеть. – Обдав терпким, древесным запахом какого-то одеколона, он сграбастал меня в объятия и потащил за собой. – Пойдем-ка, побеседуем.

– О чем?

Пока Кадай, не обращая внимания на случившуюся из-за него небольшую аварию, тянул меня за собой, я то и дело оборачивалась, чтобы посмотреть, удалось ли успокоить лошадь, почувствовавшую совсем рядом опасного хищника.

– Как вы там поживаете без меня, например?

– А почему тебя это интересует?

Кадай расплылся в широкой улыбке.

– Беспокоюсь. Кто же за вами без меня присматривать будет? Не Рован же в самом деле? Он совсем недавно только говорить научился.

– Зато ответственнее тебя будет, – огрызнулась я.

Извозчику удалось оттащить лошадь к обочине, освобождая место для других повозок и верховых.

– Все еще злишься, что я снял привязку?

Просто умилительная проницательность.

– Морра… – Меня перестали тащить в неизвестном направлении, развернули к себе лицом и, глядя в глаза, очень серьезно спросили: – Тебе было бы лучше, если бы я остался? Сидел в виварии в качестве подчиненной нечисти, ползал неизвестно где и умер в битве, которая меня никак не касается?

– Почему сразу умер? – пробормотала я, опустив глаза. – Может, тебя бы просто отпустили после практики? Керст…

– Керст – сын военного. Думаешь, он пойдет в городскую стражу? Или выберет для себя какую-нибудь мирную профессию?

Напоминание об отце Керста всколыхнуло в душе неприятный осадок воспоминаний о нашей первой с ним встрече. Совершенно ужасный тип.

– А ты прямо считаешь, что он пойдет по стопам отца?

– У него нет особого выбора…

Я грустно шмыгнула носом, чувствуя, что пора доставать платок. Возможно, Кадай и был прав, я еще не очень хорошо ориентировалась в мудреных человеческих правилах, но вот так просто простить то, что он сотворил с Керстом, не могла.

– Ты заболела? – растерялся Кадай, оглянувшись по сторонам.

Мимо нас проходили люди, некоторые неодобрительно косились, но никто пока не решился высказать свои претензии хорошо одетому мрачному типу. Легче обойти, чем нарываться на неприятности.

– Угу. Хотела по лекарским лавкам пройтись, поискать что-нибудь, а тут ты.

– Пойдем, – меня снова куда-то потянули.

Когда я поняла, что собирается делать змей, было уже слишком поздно бежать.

Кадай тоже захотел поиграть в лекаря.

Я была больной, измотанной и несчастной, но вместо того чтобы трагически изображать умирающую под теплым одеялом, почему-то должна была носиться по дому Кадая, спасаясь от его больных фантазий.

– Да лекаря ненадежнее я еще не видела! А я в деревне жила, и мне есть с чем сравнивать!

Мой гневный хрип на пределе возможностей был проигнорирован, а ведь я чистую правду сказала. Пока, пережидая холода, зимовала в одной небольшой деревеньке, еще будучи простой рагрой, смогла налюбоваться на их лекаря. Там все было настолько плохо, что деревня поголовно лечилась у живущей на окраине знахарки.

Так вот, аспид в качестве лекаря был еще ненадежнее.

– Не сопротивляйся, пушистая, я же для тебя стараюсь!

Самоотверженность его просто поражала. В стремлении влить в меня какую-то подозрительную гадость он не пожалел гостиной, в которой началась погоня, и где теперь напуганная прислуга убирала черепки разбитого сервиза. Перевернул стол в столовой, под которым я решила спрятаться, и чуть не уложил меня на ступенях, дернув за подол платья, но получил пяткой в грудь и долго ругался.

А теперь вот, пожалуйста, пытался выманить из комнаты, в которую я успела не только забежать, но и запереть за собой дверь. Прямо у него перед носом.

Комната оказалась кабинетом. Мрачным и совершенно неуютным. Хотя обставлен по тому же принципу, что и кабинет Аррануша, но у директора было значительно лучше.

– А можешь, пожалуйста, прекратить для меня стараться? – с надеждой попросила я, вытирая сопливый нос рукавом платья. Платок остался в курточке внизу, в то время как я была заперта на втором этаже.

– Мор-р-х-х-ха… – Когда Рован был мною недоволен, в его исполнении мое имя приобретало какое-то раскатистое рычание. Когда злился Кадай, он зловеще шипел. Сейчас аспид был ну очень зол. – Выходи.

– Я, по-твоему, кто, – искренне возмутилась я такому неоправданно рисковому предложению, – щенок неразумный? Никуда я не выйду, пока ты не избавишься от той гадости, которой хочешь меня напоить!

– Это лекарство, – обиделся Кадай.

– Вот сам им и лечись!

– Уже лечился, – вызверился аспид. – И, как видишь, жив и здоров.

Мы недолго помолчали: он там злился, я тут сомневалась.

– Правда лечился?

– Когда вернулся с гор, – устало и тихо проговорил Кадай, – заболел на следующий же день, как превратился. Времени болеть у меня тогда не было, я в права наследования вступал… в очень ускоренном порядке. Только эта дрянь мне и помогла.

– Пахнет, как чистейшая отрава, – призналась я, вспомнив, как чуть не задохнулась от едкого запаха, стоило Кадаю открыть пузырек своего чудодейственного лекарства и поднести его поближе ко мне.

– На вкус тоже, – усмехнулись за дверью, – но помогает.

– А… откуда она у тебя?

– Ты не единственная, кто решил найти хорошего лекаря.

Щелкнул замок. Я осторожно приоткрыла дверь, робко глядя на стоящего в коридоре аспида, продолжавшего сжимать в руке флакончик синего стекла.

– И нашел?

Мне протянули эту мерзко пахнущую гадость.

– Нашел там, где и не надеялся, – подтвердил он, – в бедных кварталах. Это даже смешно, но единственный толковый лекарь в этом городе едва мог оплатить аренду своей полуразвалившейся лавки.

Я неохотно приняла флакончик и, задержав дыхание, одним глотком опустошила его, чтобы в следующую секунду с вытаращенными глазами свалиться на пол, хватая ртом воздух и пытаясь выкашлять легкие.

– Тише-тише.

Кадай присел рядом и поглаживал меня по спине, пока кашель не прекратился, и я не смогла нормально дышать. Горло горело огнем, к соплям, теперь уже текущим без остановки, прибавились слезы, в груди разрасталась раскаленная сфера, выжигая меня изнутри. В носу защипало.

– Бо-о-ольно.

– Знаю. – Мне протянули чистый носовой платок, который тут же стал грязным. – Но через пару минут ты будешь абсолютно здоровой.

Аспид не соврал, боль медленно и неохотно прошла, а вместе с ней ушли хрипы из дыхания, раздражающая боль в горле, и даже сопли покинули меня, оставив свой последний привет на платке Кадая.