Свадьба на Рождество - Валери Кинг

Сиддонс некоторое время молчал, уставившись в пол.

— Я предупреждал: вам не понравится то, что я вам скажу, — произнес он наконец. — Но вы настаиваете, и я исполню ваше желание. Есть люди, которые думают, что Белый Принц — настоящий джентльмен. В большей степени джентльмен, чем сэр Руперт Хаклоу.

Хьюго смотрел на него во все глаза. Ему не приходило в голову, что кто-то может считать Белого Принца благородным человеком.

— Вы шутите, — сказал он наконец. — Джентльмен? Вы хотите сказать, джентльмен по характеру и манерам?

— Нет, милорд. Джентльмен по рождению. Впрочем, по характеру и манерам тоже, что он доказал не раз. Я никогда не слышал ни о каком насилии с его стороны.

Хьюго припомнил свои собственные впечатления о высоком человеке с военной выправкой, державшем пистолет у виска его кучера.

— Я должен признать, что в ту ночь, когда у меня отняли кошелек, я действительно заметил в его поведении что-то необычное.

— И этот кошелек сослужил хорошую службу… то есть я хотел сказать, что надеюсь на это. Белый Принц помогает очень многим, кому сейчас приходится нелегко.

Хью поднялся с места в некотором раздражении.

— Знаете, мне порядком надоели все эти жалобы на тяжелые времена! Какими бы они ни были тяжелыми, я убежден, что немного упорства и прилежания — и каждый может изменить свое положение.

Сиддонс поднял голову и прищурился.

— Если у человека целы руки и ноги, милорд, вы совершенно правы, — сказал он мягко и твердо, как непонятливому ребенку. — Или когда человек образованный и со связями, тогда и спора нет. Но в противном случае, прошу прощения, милорд, я не могу с вами согласиться. Зимой, в ветхом домишке, без топлива — а я такие знаю по соседству — человеку недолго и с жизнью распрощаться или, что того хуже, потерять своих родных.

— Не говорите только, что подобные семьи есть среди моих арендаторов! — воскликнул Хью.

— Я и не говорю. Вы хорошо заботитесь о ваших арендаторах, поэтому вас и уважают больше всех. Зато у некоторых других всей их доброты хватает только на корзину с хлебом раз в неделю.

— Вы говорили с мисс Фэрфилд? — спросил Хью, уловив в словах Сиддонса что-то знакомое.

— Если вы хотите сказать, что это она на меня повлияла, то я вам отвечу: мы с ней о таких вещах не говорили. Но когда я узнал, что она пожелала отпустить Джейкоба Райта, мое доброе мнение о ней лишний раз подтвердилось. Мастер Кит тоже проявил здравомыслие и добросердечие — впрочем, я всегда знал, что он добрый человек.

Хьюго снова опустился в кресло, озадаченный всем этим разговором. По правде говоря, в словах Сиддонса была большая доля истины. Он не стал бы с ним спорить, да и сам бы, наверное, отдал Джейкобу этого оленя. Просто до него вдруг дошло, что мир вокруг во многом изменился, пока он объезжал свои владения, корпел над конторскими книгами и размышлял о тем, стоит ли вновь открывать заброшенную шахту.

Хью подумал о сэре Руперте. Не его ли имел в виду Сиддонс, когда говорил о бедствующих арендаторах? «Это маловероятно, — решил он. — Сэр Руперт — человек благоразумный, хотя и не склонен сочетать правосудие с милосердием. И все же он, без сомнения, уделяет внимание положению своих арендаторов и заботится о своем хозяйстве».

Хью снова взял рюмку и сделал из нее глоток, не обращая внимания на расплывшееся на белом скатерти пятно. Но почему его жизнь вдруг так осложнилась?..

— Вы можете идти, Сиддонс. Благодарю за откровенность, но теперь я хотел бы остаться один.

Сиддонс поклонился и вышел неторопливой величавой походкой.

Отодвинувшись от стола, Хьюго откинулся на резную свинку кресла и принялся разглядывать потолок. Амуры привлекли его внимание. Детские фигурки, резвящиеся на фоне зелени, представляли собой умиротворяющее зрелище. Хью погрузился в задумчивость, и мысли его разбрелись.

Как много изменилось за последние четыре года — смерть родителей, Амабел в инвалидной коляске, состояние расстроено… Даже любимая собака, когда-то ходившая за ним по пятам, угодила в построенный браконьером капкан и погибла. И дело не только в его поместье. Казалось, что после Ватерлоо всю страну охватил хаос, от которого его собственные владения пострадали еще больше, чем из-за слепого доверия отца к своим друзьям и собутыльникам.

Хью подумал о тех успехах, каких ему удалось достичь. Почему, кроме лежащего на нем бремени хлопот по восстановлению семейного состояния, он должен брать на себя еще и другие обязанности? Сэр Руперт предъявляет ему свои требования, Мэри — свои… Но ему нет дела до их мира! Довольно с него одного Хэверседжа!

Хью внезапно пришло в голову, что во всех его трудностях виновата Мэри. Гонория вносила умиротворение в его напряженную повседневную жизнь, высказываемые ею мнения были всегда уравновешенными и успокаивающими. Она, например, твердила ему, что сэр Руперт скоро справится с Белым Принцем, так что ему не приходилось думать по крайней мере об этих проблемах, которые стали последнее время предметом общих разговоров. Но Мэри была явно настроена против сэра Руперта, и Сиддонс тоже, и даже маленькая Беатриса!

Сомнения не давали ему покоя, мысли его продолжали блуждать. Он снова задумался о сэре Руперте. Что бы сделал баронет с Джейкобом Райтом? Повесил бы его, как полагала Мэри?

Хью не знал, что и думать. Мысль о том, что героя-солдата могли повесить за браконьерство, настолько его расстроила, что у него возникло желание пойти в конюшню, оседлать Юпитера и помчаться рысью куда глаза глядят. Но он не мог этого сделать — повсюду намело снегу, над Хэверседжем спустились сумерки, было холодно…

Все, что он мог себе позволить, — это вздыхать и сожалеть, что Мэри снова появилась у него в доме. В конце концов, если бы она не настояла на поездке за рождественским поленом, браконьера никогда бы не нашли и ему не нужно было бы беспокоиться. Его мир оставался бы таким же, каким он был до ее приезда.

Да, все его беспокойство и тревога вызваны ее присутствием! И самое худшее состояло в том, что с момента ее появления он не переставал думать, как бы снова обнять и поцеловать ее. Он изо всех сил боролся с этим желанием, но ему не удавалось от него избавиться.

Что ж, время разрешит и эту проблему, как оно решило многие другие. Ему оставалось терпеть ее будоражащее присутствие менее трех недель, а потом он женится, и она уедет. Скорее всего он ее больше не увидит никогда…

Эта мысль должна была бы принести ему успокоение, но на сердце у него стало еще тяжелее. Хьюго наполнил себе еще одну рюмку и вдруг услышал прекрасные звуки, смутно доносившиеся до него откуда-то издалека. Как зачарованный, он поднялся и направился к двери.

В холле звуки стали громче, а мелодия еще прекраснее: странный хор голосов пел «Придите, все верные». Этот рождественский гимн волнами накатывал на него, напоминая картину, увиденную им всего несколько часов назад, — Мэри в санях с его сестрами и братом. А вслед за этой картиной в памяти у него возникли воспоминания о былых праздниках. Голоса поющих были ему хорошо знакомы — миссис Певистон, кухарка, Сиддонс и Колвич — старший конюх.