Пантера Людвига Опенгейма - Дмитрий Агалаков

А когда карета пронеслась мимо, Давид очнулся от внезапного чувства. Грузно ступая, опираясь на трость, человек дошел до угла и исчез за ним.

Может быть, исчез навсегда.

Вечером следующего дня Давид был в Пальма-Аме, сказался старику уставшим, чтобы избежать лишних расспросов, а на утро отправился в архив Республиканского музея.

И уже скоро он предстал перед живой копией столичного профессора – трогательной, романтичной и скромно одетой.

– Как Феликс? – спросил Астольф Грумм у столичного гостя – Давид представился ему жителем Галикарнасса. – Все такой же франт?

Молодой человек ответил утвердительно и, достав старинную карту и новую колоду, осторожно ввел архивариуса в курс дела.

– Скажите, господин Гедеон, это профессиональный интерес коллекционера или здесь замешано что-то личное? – спросил его Астольф Грумм.

В его голосе совсем не было оперной баритональности Феликса Грумма – лишь его скромное эхо.

– Я знаком с женщиной, которая как две капли воды похожа на этот портрет, – честно признался Давид. – Словно она и была натурщицей. Ведь лица иногда возвращаются, не так ли, господин Грумм?

– Все возможно, – улыбнулся архивариус.

Давид попросил выполнить работу за три дня и пообещал приличную сумму в качестве гонорара. После выплаты долга Цезарю Мауросу у него еще оставались деньги Равенны Руоль, снисходительно брошенные ему почти в лицо.

Старику он сказал, что все в порядке. Но долго ворочался, не в силах заснуть. Он слышал, как ворон один раз пролетел по коридору мимо его двери, затем второй раз. Тот же Пуль и не обратил бы на это внимания, так почему обращает он? Но разве Кербер смотрит на Карла Пуливера так же, как на него? Никогда! Давид еще долго крутился в постели, считая минуты – мучительные, свинцовые. То и дело перед глазами возникала фигура отца, опирающегося на трость. И еще – профиль неприступной дамы в фиакре.

Где он видел ее? Знакомое лицо!

А потом, когда сон зацепил и поволок его за собой, он увидел улицу. Кутаясь в черный мех, впереди шла женщина. Шаги их на пустынной мостовой отдавались гулким эхом. Яркие вспышки то и дело озаряли небо. И вот уже его гневно окрикнули сзади.

Давид проснулся от выстрела и, тяжело дыша, впился зубами в подушку: «Забыть! Не вспоминать! Забыть! – твердил он, как заклинание. – Этого не было! Не было никогда!» Но вспышка фейерверка опережала его, вырывая из темноты лицо юноши, его слепые глаза, в которых медленно гасли разноцветные огни…

– Справка из «Королевского двора», которую вы получили от моего брата, совершенно верна, – три дня спустя сказал Астольф Грумм, когда Давид уселся в предложенное ему кресло. – Колоду карт, выпущенную тиражом в тысячу экземпляров ровно сто двадцать лет назад, нарисовал действительно Бертольд Ван-Вербейн – мастер миниатюры из Пальма-Амы, голландец по происхождению, выписанный герцогом Генрихом Ронвенсаром. – Астольф Грумм улыбнулся. – Итак, нас интересует, выдумал ли художник свои персонажи? Нарисовал их с натуры или скопировал портреты? Я пристально изучил лица всех четырех очаровательных женщин. В обычной колоде все они – близняшки, но не в этой! То же касается и мужчин – королей и валетов. Ниточка потянулась с короля пик – им оказался герцог Карл Ронвенсар, дед Генриха, благодетеля художника Ван-Вербейна! Мне оставалось обратиться к той эпохе, когда жил герцог Карл, тем более что костюмы его эпохи полностью соответствуют костюмам карточных персонажей.

Астольф Грумм встал из-за стола и подошел к стульям, на которых стояли задрапированные полотна. Выждав паузу, архивариус сдернул материю с первого полотна. Перед Давидом оказался портрет светской красавицы в высоком седом парике. Пышная грудь ее была убрана крупными нитями бриллиантов.

Давид нахмурился – лицо дамы показалось ему очень знакомым.

– Кто она? – вставая, спросил он.

Астольф Грумм улыбнулся:

– Не узнаете?.. Что ж, я познакомлю вас. Принцесса Матильда Ронвенсар. Или – очаровательная бубновая дама.

Подойдя к полотну, Давид живо кивнул:

– Верно, теперь я узнал ее!.. Но… вы хотите сказать, господин Грумм, что отыскали и… даму пик?

Давид смотрел на полотно, стоявшее рядом, к которому уже тянулась рука архивариуса.

– Да, я хочу сказать именно это, господин Гедеон, – пальцы хозяина кабинета так же ловко зацепили край материала на втором полотне. – Итак, господин Гедеон…

Материал дрогнул и мягко соскользнул вниз… На Давида, в окружении трех дам, одной из которых была уже знакомая ему «бубновая» принцесса, смотрела Лейла! Не дама пик, похожая на живой оригинал, но подлинная Лейла, почти живая, написанная рукой настоящего мастера!

– Вы хотите сказать, что этой картине двести лет? – спросил Давид.

Астольф Грумм вежливо поклонился:

– Двести один год! Вы, господин Гедеон, конечно, хотите узнать, кто эта прекрасная дама с роковым взглядом? Представлю и ее с радостью: камер-фрейлина принцессы Матильды Ронвенсар – баронесса Аделаида Морр.

В платье XVIII века, Лейла смотрела на него со своей обычной улыбкой – холодной насмешницы, улыбкой, так искусно схваченной гениальной кистью… Но, оторвав взгляд от ее лица, Давид увидел другое, чего не заметил в самом начале; у самых ног принцессы, среди водопада ее розового платья, в траве лежал пес – белоснежный королевский пудель…

– Вы уже догадались? – спросил Астольф Грумм.

– О чем вы? – обернулся к нему Давид.

– Посмотрите на этих дам повнимательнее, господин Гедеон. Ну же? – Лицо Давида озарила догадка, но Астольф Грумм опередил его. – Вот именно – все четыре дамы из вашей колоды! Как видно, для Ван-Вербейна этот групповой портрет был просто находкой! Итак, дама треф – маркиза Камилла Ваарден. Дама червей – графиня Лудовика Санегская. Так вот, история с этим групповым портретом – всего лишь начало другой истории, которая, несомненно, покажется вам любопытной, каковой она показалась и мне. Да вы садитесь, садитесь!

Астольф Грумм вернулся за рабочий стол, Давид опустился в кресло.

– Теперь пришло время письменных свидетельств интересующей нас эпохи, – сказал архивариус. – Блестящей мемуаристкой своего времени оказалась наша очаровательная знакомая – маркиза Камилла Ваарден, дама треф, обладательница голубой розы. Судя по ее перу, это была остроумная и жизнерадостная женщина. И самые интересные эпизоды ее писем связаны с баронессой Морр.

Астольф Грумм открыл деревянную коробку, украшенную резьбой, и вытащил оттуда очень старое, пожелтевшее от времени письмо.

– Вот отрывок из письма Камиллы своему другу графу Кристоферу Гранадскому, – бережно развернув листок, проговорил Астольф Грумм. – Послушайте: «Любезный Кристофер, вы вновь спрашиваете, как поживает наша великолепная баронесса? С радостью успокою вас: она жива и здорова. И, конечно, неподражаема умна. Если кто и может ответить ей на колкость достойно, то это все тот же Робер Валантен, наш художник и дуэлянт. Все остальные мужчины боятся ее. Кстати, наш загадочный “Р.В.” – господин Валантен обещал написать новый портрет Матильды, но она сказала, что собирается пригласить позировать трех своих любимиц: баронессу Морр, меня и Лудовику…»