Клуб Мефисто - Тесс Герритсен

Джейн вздохнула:

— Значит, это может быть и сатанинский символ, и символ озарения. Или же глаз какого-то египетского бога с птичьей головой.

— Существует и другая возможность.

— Надеюсь, вы ее назовете.

Оливер снова достал ручку и нарисовал другой вариант глаза.

— А этот символ, — снова заговорил он, — вошел в обиход в Египте около тысяча двухсотого года до Рождества Христова. Он встречается в иератическом письме.[12]

— Все тот же глаз Гора? — осведомился Фрост.

— Да, только обратите внимание, здесь он состоит из отдельных частей. Радужная оболочка изображена в виде круга между двумя половинами склеры. А вот слеза и загнутая ресница, как вы ее назвали. В целом все выглядит как стилизованный вариант Уджат, однако практическое применение у него было совершенно особое — это математический символ. Каждая часть глаза представляет собой дробь. — Он написал на рисунке цифры:

— Эти дроби образуются путем деления последующих чисел пополам. А весь глаз представляет собой целое число — единицу. Левая половина склеры — одну вторую. Ресница — одну тридцать вторую.

— Может, в этом кроется какой-то смысл? — полюбопытствовала Джейн.

— Разумеется.

— И какой же?

— В этом глазу, возможно, заключено особое послание. На первом месте убийства отрезанная голова была помещена в круг. На втором мы имеем изображение Уджат на двери. Что, если они как-то связаны, два этих символа? Что, если один служит ключом к толкованию другого?

— Вы имеете в виду математический ключ?

— Да. И круг на месте первого убийства олицетворял некий элемент Уджат.

Джейн присмотрелась к рисункам Оливера. К цифрам, которые он набросал в разных частях всевидящего ока.

— Значит, говорите, круг на месте первого убийства — возможно, радужная оболочка.

— Да. И представляет собой какую-то величину.

— Вы хотите сказать, отображает некое число? Дробь. — Она взглянула на Оливера и заметила, что, когда он наклонился к ней, на его щеках от волнения выступила краска.

— Совершенно верно, — подтвердил он. — И что же это, по-вашему, за дробь?

— Четверть, — ответила она.

— Верно. — Он улыбнулся. — Верно.

— Четверть чего? — спросил Фрост.

— Ну, пока мы этого не знаем. Может, четверть луны. Или одно из четырех времен года.

— А может, это значит, что он завершил лишь четвертую часть своей работы, — предположила Эдвина.

— Да, — согласился Оливер. — Возможно, он дает нам знать, что убийств будет больше. В общей сложности четыре, как он планирует.

Джейн взглянула на Фроста.

— Стол был накрыт на четверых.

В наступившей следом за тем тишине у Джейн вдруг оглушительно зазвонил мобильный телефон. Она тут же узнала номер — звонили из криминалистической лаборатории — и сразу ответила:

— Риццоли.

— Привет, детектив. Это Эрин, насчет следов на месте преступления. Помнишь тот красный круг на полу в кухне?

— Ну да. Как раз сейчас мы о нем и говорим.

— Так вот, я сравнила тот краситель из кухни со знаками с места преступления в Бикон-Хилле. С рисунками на двери. Красящее вещество и тут и там одно и то же.

— Выходит, преступник в обоих случаях пользовался одним и тем же красным мелом.

— В общем, поэтому я и звоню. Только это не красный мел.

— А что?

— Кое-что поинтереснее.

Криминалистическая лаборатория размещалась в южном крыле Бостонского полицейского управления на Шредер-Плаза — в том же коридоре, что и отдел по расследованию убийств. Джейн и Фрост проходили мимо окон с видом на унылый, обветшалый район Роксбери. Сегодня, под сплошным снежным покровом, все казалось чистым и белым: даже небо очистилось, и воздух казался прозрачным. Но Джейн едва обратила внимание на сверкающие контуры зданий, ее мысли были уже в комнате S269, где помещалась трассологическая лаборатория.

Криминалистка Эрин Волчко уже ждала их. Как только Джейн с Фростом вошли в кабинет, она обернулась, оторвавшись от микроскопа, над которым до этого склонялась, и взяла папку, лежавшую рядом на рабочем столе.

— С вас обоих причитается, — сказала она. — Я здорово потрудилась вот над этим.

— Ты всегда так говоришь, — заметил Фрост.

— На этот раз я серьезно. Из всех следов с первого места преступления вот с этими, я думала, хлопот будет меньше всего. Ан нет, пришлось обшарить там все вдоль и поперек, чтобы определить, чем же был нарисован тот круг.

— И это никакой не мел.

— Не-а. — Эрин протянула ей папку. — На вот, взгляни.

Джейн раскрыла папку. Там сверху лежал лист фотобумаги со странными изображениями. Красные шарики на пятнистом фоне.

— Я начала с анализа под оптическим микроскопом с большим увеличением, — сказала Эрин. — От шестисот до тысячи раз. Вот эти шарики — частицы пигмента, собранного с того самого места на кухонном полу, где был нарисован красный круг.

— И что это значит?

— А вот что. Как видишь, степень окраски у них разная. Значит, частицы неоднородные. Показатель преломления тоже разный — от двух с половиной до трех ноль-одной, к тому же большинство частиц двоякопреломляющие.

— То есть?

— Это безводные частицы оксида железа. Вещества, широко распространенного в мире. Оно-то и придает глине характерные оттенки. Оно же используется в художественных красках для получения красного, желтого или коричневого цвета.

— Пока не вижу ничего особенного.

— И я так думала, а потом копнула глубже. Сперва я решила, что это частицы мелка или пастельного карандаша, и принялась сравнивать их с образцами из двух магазинов художественных принадлежностей тут, по соседству.

— Есть совпадения?

— Нет. Различие стало явным только под микроскопом. Во-первых, гранулы красного пигмента в пастельных карандашах почти не различаются по степени окраски и показателю преломления. Потому что безводные частицы окиси железа, используемые во многих нынешних красителях, синтетические — промышленного изготовления, а не натуральные, добытые из земли. В промышленности применяется соединение под названием «красный марс» — смесь железа с окисями алюминия.

— Выходит, гранулы пигмента на этих снимках не синтетические?

— Нет, это безводная окись железа природного происхождения. Ее еще называют гематитом — слово происходит от греческого «кровь». Потому что иногда он бывает красного цвета.