Искушение богини - Паулина Гейдж

– Но к тому времени, когда мой отец взойдет на борт божественной барки, я уже перестану быть неопытной девочкой. Я стану женщиной.

– А я думала, что ты не хочешь ею становиться, – хитро ввернула Ахмес.

Девочка только рот раскрыла. Прикинувшись подавленной, она ответила на улыбку матери.

– Думаю, что я хочу стать фараоном, – сказала она, – но женщиной становиться мне пока рано.

– Все равно, – продолжала Ахмес, вновь посерьезнев, – пора забыть о юношеских одежках и начать одеваться прилично, в соответствии с твоим новым положением.

– Не буду! – Хатшепсут снова вскочила на ноги. – Буду носить что захочу!

Ахмес тоже встала и, царственным жестом подобрав юбки, направилась к двери. Воздух в комнате даже не колыхнулся от ее шагов.

– Я вижу, что Хаемвиз уже слишком стар, чтобы учить царских детей. По крайней мере, уважению к матери он тебя не научил. Поэтому я иду к твоему бессмертному отцу. Ты испорченное и капризное дитя, Хатшепсут, пора напомнить тебе об ответственности, с которой связано твое нынешнее положение. Посмотрим.

И она выплыла из покоя, с прямой, как палка, спиной под прозрачным голубым льном.

Хатшепсут скорчила гримаску и решительно опустилась на подушки. «Ни за что!» – думала она. И хотя до вечера было еще далеко, а она устала, уснуть девушка все же не смогла.

Тутмос не настаивал, чтобы она надела платье. Когда Ахмес завела об этом речь, он бесцеремонно оборвал ее:

– Пусть ребенок носит что хочет. Еще рано навязывать ей атрибуты взрослой жизни, и я не хочу, чтобы что-нибудь портило ей удовольствие от занятий. Я все сказал.

И Ахмес, получив отпор со всех сторон, с больной головой вернулась в свои покои, но досаждать просьбами Исиде не стала. Наверное, богиня занята более важными делами, иначе она давно бы уже ответила на ее мольбы, решила женщина.

Хатшепсут, полунагая и растрепанная, продолжала бегать по дворцу и саду, становясь все более необузданной и экзотичной в своей красоте, точно ее любимый цветок голубого лотоса. В классе она вместе с Менхом, Юсер-Амоном, Хапусенебом, Тутмосом и другими набиралась ума, а на плацу усваивала совсем другие уроки: как поразить цель на всем скаку, как бить точно в сердце, как обмануть противника ложным выпадом и предугадать его следующий шаг. В испепеляющую жару Хатшепсут любила стоять под навесом и смотреть, как идут учения: пыль клубится, солдаты в кожаных доспехах в ответ на отрывистые и хриплые команды командира разворачиваются строем, так что глаз не оторвать, солнце отражается в наконечниках копий, сверкает в выложенных золотом щитах. Прямая, натянутая, как тетива, в короткой набедренной повязке и с босыми ногами, она так хорошо вписывалась в этот пейзаж, что издалека и впрямь казалась не царевной, а царевичем, который пришел инспектировать своих людей и с неколебимой серьезностью наблюдает, как они приветствуют его поднятием копий.

Хатшепсут наслаждалась жизнью. Каждым мускулом своего безупречного тела девушка рвалась к выполнению поставленной задачи, даже если цель расплывалась перед глазами, а мужчины вокруг перешептывались или, напротив, одобрительно покрикивали. И она всегда знала, что где-то рядом, расставив ноги и уперев руки в могучие бедра, стоит ее отец, готовый похвалить и ободрить. Дни шли, посвященные богам праздники наступали и проходили, вслед за Ночью Слезы река неизменно выходила из берегов, а Египет месяц за месяцем пел ей свою восхищенную песнь.

Однажды утром в месяце Тот, в холодной предрассветной тьме, когда Хатшепсут еще крепко спала, свернувшись калачиком под одеялом в тепле жаровен, ее разбудил отец. Она почувствовала, как его рука легла ей на плечо и легонько ее встряхнула, и тут же проснулась. Она плохо его видела, крохотной искорки ночника едва хватало, чтобы разглядеть его громоздкую, укутанную в плащ фигуру, и, вся дрожа, она села на постели. Фараон прижал палец к ее губам и жестом велел подниматься. Она повиновалась, хотя ее голова была еще полна уютных снов. Ее рабыня куда-то испарилась, и она стала нашаривать, что бы надеть. Отец сунул ей в руки шерстяной плащ и пару сандалий; она тут же обулась, завязав непослушными пальцами тесемки, и укуталась плащом от холодного утреннего воздуха. Отец вышел из комнаты, она последовала за ним и тут только удивилась происходящему. Когда они на цыпочках прошли по коридору и через отдельную дверь вышли в ее собственный огороженный садик, отец остановился. Звезды еще сияли в черном небе, и пальмовые деревья у реки на некотором отдалении казались на его фоне мазками более темной краски. Ветер своими ледяными пальцами забрался под ее плащ и холодил кожу, а она терпеливо ждала объяснений. Фараон нагнулся к ней и зашептал:

– Мы отправляемся на небольшую прогулку – ты, я, твоя мать и Инени, но никто не должен знать куда. Поедем за реку.

– К мертвым? – Ей показалось, будто она чувствует, как они толпятся вокруг в исполненных извечной задумчивости предрассветных сумерках, наблюдая за ними.

– Дальше. Не очень далеко, но нам придется самим править своей лодкой, и носителей шатра тоже не будет с нами, так что надо выходить, пока еще прохладно, чтобы вернуться к началу дня.

Он круто повернулся и зашагал по дорожке вдоль кустов, а она пошла за ним, тихо и мягко, точно крадущаяся кошка.

Один раз их окликнули, но Тутмос нетерпеливо оттолкнул преграждавшее им дорогу копье и скинул капюшон, обнажая тяжелые черты. Солдат в замешательстве поклонился, но они оттолкнули его и заскользили дальше. Аллея скоро свернула направо, и они оказались у причальной лестницы, нижние ступени которой лизали волны, неспешно и шелковисто вздымаясь и опускаясь в свете ущербной луны. Две фигуры в плащах с капюшонами ждали их внизу, в качавшейся на волнах лодочке. Без долгих церемоний Тутмос подхватил Хатшепсут и кинул ее вниз. Ахмес поймала дочь и усадила на дощатое сиденье, кое-как прибитое поперек лодки.

«На воде со мной всегда что-нибудь случается!» – подумала Хатшепсут; тем временем Тутмос взял из рук Инени шест и одним могучим движением оттолкнулся от берега. Сняв плащ, он бросил его на дно лодки. Потом снова взялся за шест, а Хатшепсут с трепетом следила за каждым его движением, ибо ей никогда в жизни не приходилось видеть, чтобы ее отец делал то, чем обычно занимались рабы. С похожим на тревогу чувством она вслушивалась в его глубокое ритмичное дыхание, видела, как ходят мускулы у него на плечах.

«Что мы делаем ночью посреди вздувшейся реки? Что стряслось? Мы что, убегаем? Может быть, на Египет напали?»

Но Хатшепсут знала, что это не так, потому что Тутмос никогда бы не побежал, а вступил бы с врагами в битву. Когда она уже начала дремать под мягкое покачивание и плеск волн, отец выскочил из лодки и подтянул ее к ступеням мертвых. Здесь причаливали и Неферу, и ее бабка, и маленькие царевичи. Хатшепсут мелко задрожала от суеверного страха, когда ее подняли с сиденья и опустили на серый холодный камень. За ней последовала мать. Инени передал Тутмосу плащ и легко ступил за ним на берег, где обмотал причальный канат вокруг специальной тумбы. Потом, ни слова не говоря, двинулся впереди маленькой процессии. Они повернули на юг, следуя вдоль белой линии пены, которая, казалось, лежит у самых их ног. За рекой горели огни Фив; теплые и дружелюбные, они словно подмигивали людям над полноводным Нилом.