Кошачьи язычки - Мария Элизабет Штрауб

Или ушли в кино, в бассейн, кататься на коньках или на велосипеде. Ни разу не позвонили мне, ни разу не предложили: «Хочешь с нами?» В понедельник в школе на мой вопрос, что они делали в Гамбурге, они неизменно отвечали: «Да так, ничего особенного». Другими словами: ничего, что касалось бы тебя. А физику списывали у меня. Обе.

Проглотить предательство — одна из самых трудных вещей в жизни. Память о нем никогда не исчезает бесследно, она, словно стрела с отравленным наконечником, навсегда остается в теле. Как ни старалась я забыть свое унижение, любая мелочь помимо моей воли снова возвращала меня к нему. Я до сих пор не могу без боли вспоминать о той единственной попытке, которую я предприняла, чтобы вырваться из навязанной мне жизненной схемы и следовать своим чувствам. Своему истинному предназначению, как мне, в моем безумии, тогда казалось. Это была горькая пилюля. И мне не с кем было поделиться своим горем.

После той ночи с Лотаром я ждала его звонка, как никогда и ничего не ждала в своей жизни. Я ни капли не сомневалась, что я — женщина его судьбы, и сознание этого переполняло меня удивлением, радостью и желанием. Утром я вышла на лестницу, уселась верхом на перила, прижалась к ним ртом и принялась шептать: «Я-люблю-тебя-я-люблю-тебя-я-люблю-тебя». Я была в халате, после ванны, только что отнесла детям завтрак. От влаги моего жаждущего лона на красном дереве появились мокрые пятна. Я была словно в горячке.

Удивительно, но наутро, когда Ахим вернулся из поездки и обнял меня, он ничего не заметил. «Все о’кей?» — спросил он. Стандартный вопрос, на который не требуется ответа, потому что между нами все всегда было о’кей. Он привез мне старую чашку мейсенского фарфора с цветочным орнаментом. У нас таких скопилось уже с дюжину.

Лотар долго не звонил. Я находила тому тысячу объяснений, и мне не приходило в голову позвонить ему самой, хотя желание час от часу становилось нестерпимее. Наверняка, думала я, он ищет выход из создавшейся ситуации, может, он побывал у адвоката, может, подыскивает для нас квартиру. Скоро он позвонит и скажет: «Приходи, Нора. Приходи навсегда».

Наконец я не выдержала и написала ему письмо, которое отправила на адрес его кабинета. Это было любовное письмо, полное моей тоски по его пушистому затылку и прочим частям его тела и безмерного удивления, что после стольких лет блужданий мы все-таки нашли друг друга. Я с радостью сожгу за собой все мосты, писала я. О детях я не упомянула ни слова, потому что понимала: если Ахим будет чинить препятствия, я брошу детей. Это правда. Я с радостью предала бы своих детей. Я была невменяема.

Минула еще одна мучительная неделя — и вот с почтой пришел от него ответ. Я похудела на четыре кило, и мой парикмахер интересовался, не принимаю ли я глазные капли: ему показались странными мои расширенные зрачки. Лотар назначил мне встречу в Гамбургском городском парке, возле планетария, второго декабря, то есть еще через неделю. Хорошее место, подумала я, будем вместе смотреть на звезды, счастливые как дети.

Он стоял на солнце на берегу пруда и читал газету, которую, увидев меня, небрежно скомкал. День выдался необыкновенно теплый, и я на пару минут опоздала. Он подошел и поцеловал меня в щеку. Обнял меня за плечи и взглянул мне в лицо: «Нора». От его голоса, от его улыбки сердце мое вздрогнуло и разлетелось на мелкие кусочки. Почему только сейчас, недоумевала я, почему мы долгие годы провели в разлуке. Но все мои сожаления перекрывала неукротимая радость, предвкушение близкого счастья, которое поднималось во мне, словно восходящее солнце.

— Хорошо выглядишь, — сказал он. — Зайдем?

В полумраке фойе стояли витрины с планетами Солнечной системы, астрономические инструменты и огромный старый проектор, из которого была вынута примерно четвертая часть, чтобы посетители могли видеть, как он устроен. Я ждала, когда галдящая толпа школьников покинет зал, — очевидно, здесь заканчивалась их экскурсия. Меня мучило нестерпимое желание обнять своего любимого, ощутить его дыхание, почувствовать на себе его руки. Под юбкой у меня не было ничего, кроме чулок на резинке. Я купила их по дороге сюда, в бутике возле дамбы, а трусы и колготки затолкала в сумку в привокзальном туалете.

— У меня такое чувство, что я должен перед тобой извиниться, — сказал он, не отводя взгляда от распотрошенного проектора. Вся эта сцена так живо стоит у меня перед глазами, словно наша встреча была только вчера — я вижу ее во всех подробностях, помню каждое слово, каждый жест.

Я рассмеялась. Я все еще не сомневалась, что он меня любит.

— За что? — игриво спросила я. — За то, что заставил меня два дня ждать твоего звонка? Или за то, что пропал на годы?

— За то, что должен тебе сказать: между нами все кончено.

— Что-о-о?!

Он смотрел мне в глаза:

— Поверь, Нора, мне жаль… Я не думал, что ты воспримешь это так… Так серьезно.

— Серьезно? — Я слышала его слова, но их смысл от меня ускользал. — Конечно, серьезно. Как еще можно любить, если не серьезно?

Он взял мою руку и сжал мои пальцы в своих ладонях. Он был ласков и внимателен. Идеальный мужчина, который держал меня за руку и говорил, что мы провели чудесный вечер, что я очень красивая женщина, но он не намерен бросать Натали. Продолжать отношения со мной как с любовницей он тоже не собирался.

— Взгляни на это просто, как на небольшое приключение, — сказал он. И улыбнулся.

Наверное, примерно так должен себя чувствовать человек, которому только что отсекли голову.

— Приключение… — повторила я. — Но почему? Ты же всегда меня любил, еще с детства…

— Это правда, — сказал он. — Тогда я тебя любил.

— А сейчас?

— Нора, Нора, — пожурил он меня. — Ты что, не помнишь, как вы меня тогда называли? — И рассмеялся довольным смехом.

Он радовался, но не тому, что нашел меня после стольких лет, а тому, что сумел восторжествовать над своими детскими обидами. Или он специально так все подстроил, чтобы отомстить за прежнюю безответную любовь? Намеренно унизил меня, чтобы укрепить, как сказала бы Додо, свое мужское эго? Но я в это не верю. Не хочу верить.

Провожая меня к остановке такси, он еще раз сказал, что просит у меня прощения, и тут я не выдержала и заплакала. Он вовсе не хотел причинить мне боль, ни в коем случае. Он по-прежнему восхищался мной. И желал мне добра.

Я полмесяца не вставала с постели, даже о Рождестве забыла. К счастью, Ахим не стал копаться в причинах моего недомогания — конец года, усталость, в общем, типичные женские штучки. Спустя пару недель я встретила на рынке фрау Шраде и от нее узнала, что Натали Кампе ждет ребенка. Наверное, я побледнела как мел, потому что фрау Шраде затащила меня в свою машину, отвезла домой и заставила хлебнуть коньяку. Я чуть было не проболталась ей о том, что со мной случилось. Эта история давила на меня невыносимым грузом еще и потому, что мне совершенно не с кем было поделиться своим горем. Но тут из школы пришла радостная Мириам, она получила «единицу», и мне следовало изобразить восторг.[22]Они назвали девочку Дезире. Теперь, стоит мне услышать это имя, я неизменно вспоминаю гамбургский планетарий и старый проектор с выдранной четвертиной.