Умирая в себе. Книга черепов - Роберт Силверберг

Ну почему я такой уступчивый? Почему позволяю Джудит командовать? Неужели подчинение укрепляет мою к ней любовь?

Четверг. Написал два абзаца для Яхьи Лумумбы. Меня сильно беспокоит его реакция. Он ведь запросто может возмутиться. Если только я закончу когда-нибудь это сочинение. Но я же должен закончить его. Никогда не теряйте последний шанс. Не смейте. Потом иду на 230-ю улицу в книжный магазин, чтобы подышать свежим воздухом и поглядеть, не появилось ли за последние три дня что-нибудь интересное. Покупаю несколько книг – антологию малоизвестных поэтов-метафизиков, «Кролик возвращается» Апдайка и тяжеловесное антропологическое исследование Леви-Стросса об обычаях каких-то племен Амазонки. Покупаю, хотя знаю, что читать не стану. В лавке новая кассирша: девушка лет 19–20, блондинка с неопределенной улыбкой в белой шелковой блузке и короткой клетчатой юбке. На первый взгляд привлекательная. Вообще-то она не интересует меня ни сексуально, ни в каком другом отношении, девушка как девушка, таких миллионы. Но тут же я укоряю себя за то, что пренебрег ею. Так пусть же не будет для меня чужих, нестоящих! Расплачиваясь за книги, вторгаюсь в ее мозг. Не будем судить о людях поверхностно. Легко проникаю на глубину, отбрасываю, слой за слоем, всякие пустяки, стремлюсь напрямик к сути. О! Какая великолепная связь души с душой! Ее душа так и сияет, она излучает жар, предстает передо мной во всей своей живости и полноте. Сейчас такие удачи для меня редкость. Я вижу не какой-нибудь мертвенно-бледный манекен, вижу целиком и полностью ее сны, ее фантазии, ее стремления, ее восторги (экстаз соития сегодняшней ночью, стыд и чувство вины после), вижу всю эту взбаламученную, раскаленную до шипения человеческую душу. За последние полгода только однажды удался мне такой полный контакт – с Яхьей Лумумбой в тот ужасный день на ступенях библиотеки. Припоминаю, меня тогда обожгло, оглушило, внутри что-то щелкнуло, словно провода перегорели. И сейчас то же самое. Упала черная завеса, меня отшвырнуло прочь. Тишина; молчание, ужасное молчание обрушилось на меня. Я стою у кассы ошеломленный, одинокий, испуганный. Дрожу, роняю сдачу. «Сэр, сэр!» – доносится до меня голос кассирши, тоненький как флейта, голос маленькой девочки, а не взрослой девушки.

Пятница. Просыпаюсь больной и в лихорадке. Вез сомнения, это психическое. Обозленный, полный горечи мозг безжалостно бичует беззащитное тело. Жар и озноб, жар и озноб. Рвота; кишки выпотрошены, а голова как будто набита соломой. Работать не могу. Накорябал несколько псевдолумумбовских строчек и разорвал листок. Страдаю, как больной пес. Ладно, теперь по крайней мере у меня есть достойное оправдание, чтобы отвязаться от вечеринки. Читаю купленных метафизиков. Некоторые из них вполне ничего. Траэрн, Крэшо, Уильям Картрайт. Вот, например, стих Траэрна:

Меня снова выворачивает наизнанку. Только не надо воспринимать это как отвращение к стихам. На мгновение чувствую себя лучше. Пожалуй, позвоню Джудит. Не сварит ли она мне куриного бульона? Ой, вэй! Вэй-з-мир!

Суббота. Я выздоравливаю, даже без куриного бульона, и решаю пойти на вечеринку. Ой, вэй-з-мир в высшей степени! Помню, помню, это было шестое ноября. И как только я позволил Джудит вытащить себя из норы? Бесконечная подземка мчит меня в центр. Сумки с подарочным вином требуют вести себя особенно осмотрительно. Ну, вот и знакомая станция «Коламбия». Сегодня на улице ветрено, я оделся не по погоде и потому вынужден стучать зубами всю дорогу, а ведь мне нужно миновать несколько кварталов. Наконец добираюсь до громадного старого здания на углу Риверсайд-драйв и 112-й улицы, где счел нужным поселиться Клод Жерманте. Нерешительно топчусь снаружи. Холодный сырой ветер дует с Гудзона, принося труху из Нью-Джерси. Сухие листья кружатся в парке. Из-за двери на меня пялятся красные глазки швейцара. «К профессору Жерманте», – говорю я. Большим пальцем он указывает на лифт: «Седьмой этаж, 7-Г». Я опаздываю, уже почти десять часов. Взбегаю но лестнице, топ-топ-топ. Двери лифта распахиваются, табличка указывает направление к логову Жерманте, хотя сегодня и без нее вполне можно обойтись: оглушительный рев динамиков сам по себе служит отличным ориентиром. Звоню. Жду. Ничего не происходит. Звоню снова. Слишком шумно, чтобы меня услышали. Эх, хорошо бы сообщить о себе мысленно, а не полагаться на звонок. Стучу что есть силы, звоню еще раз. Ну вот, наконец-то! Дверь открывает низенькая темноволосая девушка, с виду дипломница, одетая в подобие оранжевого сари, обнажающего ее маленькую левую грудь. Да, нудизм сейчас в моде.

– Входите, – весело говорит она, сверкая зубами. Массовое действо. Около ста человек, облаченных в одежды в стиле бурливых семидесятых, разбившись на группки, громко перекликаются друг с другом. А те, у кого нет в руках стаканов, деловито прикладываются к «травке», ритуально охают, кашляют, шумно выдыхают. Прежде чем я успеваю снять пальто, кто-то сует мне в рот набитую трубку черного дерева. «Высший сорт. Прямо из Дамаска, – убеждают меня. – Давай, парень, давай!» Я непроизвольно вдыхаю и сразу чувствую эффект. Усердно мигаю. «Ага, – кричит мой благодетель, – эта штука превращает мозги в студень, правда?» Впрочем, у меня в голове и так уже помутилось, без всякой конопли, от одного только шума. Но, кажется, сила моя сегодня на высоте и она вовлекает меня в хаос запутанных, набегающих друг на друга мыслей.

Да, придется нелегко. Трубка и ее хозяин куда-то исчезают. Попадаю в комнату, вдоль стен которой возвышаются, от пола до потолка, битком набитые книгами полки. Ловлю взгляд Джудит, именно тогда, когда она замечает меня; прямой контакт доносит до меня ее чувства: сначала злость, потом мешанина слов: «Брат, боль, любовь, страх, общие воспоминания, прощение, забвение, ненависть, досада, соот, ззз… ммм. Врат. Люблю. Не люблю… Зззз…»

– Дэви! – кричит она. – Я здесь, Дэви!

Джудит выглядит сегодня весьма соблазнительно.

Ее длинное гибкое тело облачено в облегающее платье из пурпурного сатина, которое обрисовывает грудь с маленькими шишечками сосков и щель между ягодиц. На плече приколота нефритовая брошка с золотым ободком. Роскошные волосы волной ниспадают на плечи. Я горжусь красотой сестры. Рядом с ней двое внушительных мужчин. С одной стороны доктор Карл Ф. Сильвестри, автор «Трудов по физиологии терморегуляции». Внешность его почти в точности отвечает тому образу, который я извлек из памяти Джудит, посетив ее недели две назад. Пожалуй, он несколько старше, чем я думал, лет 55, может быть, ближе к шестидесяти, и повыше, вероятно, шесть футов и пять дюймов. Пробую представить себе, как его могучее тело наваливается на тоненькую Джудит. И не могу. У него цветущие щеки, спокойное самодовольное лицо, мягкие интеллигентные глаза. В его отношении к Джудит проскальзывает нечто родственное, даже отеческое. И я понимаю, почему он нравится моей сестре. Для нее он как бы отец, надежная опора в жизни, какой никогда не был замученный житейскими неурядицами Пол Селиг. С другой стороны от Джудит крутится еще один мужчина, как я догадываюсь, профессор Карл Жерманте. Быстро заглядываю в его голову, догадка моя подтверждается. Мозг его подобен ртути – эдакий блестящий, переливчатый пруд. Мысли бурлят на трех или четырех языках одновременно. Меня сразу же подавляет неистовая энергия профессора. Ему около сорока, рост – почти шесть футов, мускулатура атлетическая, красивые, песочного цвета волосы уложены волнами в стиле барокко, козлиная бородка безупречно подстрижена. Одежда же его настолько авангардистская, что у меня слов не хватает описать ее, поскольку я не слишком слежу за модой; что-то вроде плаща из зеленой с золотом ткани (полотно, муслин?), алый шарф, яркие атласные брюки, средневековые башмаки с загнутыми кверху носами. Его дендизм и манерное поведение дает основание предположить, что он из «голубых», однако он распространяет вокруг себя мощную ауру гетеросексуальности, а по позе и благосклонным взглядам Джудит я начинаю понимать, что они были любовниками. Может быть, их связь продолжается до сих пор. Но я боюсь проверять. Мои рейды в частную жизнь Джудит и так уже принесли чересчур много горя нам обоим.