Вадим - Светлана Сачкова

— Видишь ли, юноша… У меня есть такая гипотеза. Наша вселенная совершенна. А совершенство ее заключается в том, что все ее структуры подобны. Познаешь одну — и ты уже знаешь все остальные. Весь мир все равно не объездить. Ведь мир — это не только земля, мир — это еще и море, куда спускаются только ловцы жемчуга на краткий промежуток времени; мир — это еще и небесная сфера с небесными телами; мир — это и боги на Олимпе; мир, наконец, — это и самая реальная и совершенная реальность, Идеи. Так вот, простому смертному, то есть любому из нас, всего этого не увидеть своими несовершенными глазами. Уже один этот факт должен внушить человеку хорошую порцию скромности… Но есть ведь одна структура, за которой не надо ходить далеко, которая с тобой всегда, куда бы ты ни отправился, — это ты сам. Микрокосмос человека соответствует макрокосмосу вселенной. Познай себя — познаешь мир.

По телу юноши прошла судорога: мудрость прикоснулась к молодому нетерпеливому уму.

Сократ убрал руку и поднес ее к губам. Взглянул на юношу, оценив произведенный эффект, затем отвернулся и начал бормотать, сердито, будто сам себе:

— И почему мы мечтаем произвести огромный эффект на мир: приручить стада животных, покорить реки, моря, устроить войны и завоевать народы, взлететь к солнцу… а то, что есть наша первейшая обязанность, — найти мир в себе, себя покорить, очистить от хлама, навести в себе порядок, — этого мы не замечаем. А потом сокрушаемся: отчего люди лживы, жадны, мелки… Человечество в целом нам не переделать. Но если бы каждый заглянул в себя и навел порядок только в одном-единственном человеке — тогда бы и не пришлось менять человечество. Когда-нибудь боги разгневаются окончательно на людскую глупость…

Аристоклу повезло: до этого момента еще никто не произносил подобных речей, и звучали они громоподобно. Он слушал, почти не дыша. Сократ обернулся к нему, покусывая травинку, и взял тон слегка дидактический:

— И не нужно путешествовать, не нужно отвлекать себя глупыми дрязгами, рассыпаться по пустякам. Нет ценнее способа проведения времени, чем поиски мудрости. Ценнейшее достижение — осознать себя, осознать то, что ты делаешь. Если ты просто бабник и это осознаешь — ты велик. Если же ты бабник, но оправдываешь себя всякими софизмами, то ты — ничтожество. Исчерпать свои жизненные возможности так, как ты выбрал, — нет достойнее цели. Нет никаких глубоких и высших смыслов…

Сократ смотрел вдаль — считая, очевидно, что уже все сказал, — и продолжать разговор не намеревался. Веки его опустились; он начал посапывать. Юноша закусил губу: долго смотрел на учителя, ожидая и не решаясь. Ничего не происходило. Тогда Аристокл протянул руку, боязливо направил ее под полы хитона учителя. Нашел то, что искал, стал осторожно перебирать рукой. Старик не реагировал и даже всхрапнул.

Аристокл почти вскрикнул, по-детски обиженно:

— А как же Знание?!

Сократ вздрогнул и раскрыл глаза:

— То, что я сейчас сказал, и есть Знание.

У Аристокла в глазах заблестели слезы. Он придвинулся совсем близко, взял руку учителя и направил ее к себе под одежды. В тот момент, когда палец учителя достиг розовой пасти, нежнейшего бутона, открывающегося в глубины тела и уже пульсирующего от прикосновения к вечности, Сократ мягко отстранился и сложил руки на коленях.

— Ты — мой лучший ученик, и, я думаю, пришло время сказать тебе… Это не то знание, на которое ты надеялся. Того знания нет. Познавая себя, ты поймешь… что ничего не знаешь. И тогда ты станешь мудрым человеком.

Сократ смотрел на ручей, на малька, в нем плескавшегося.

— Никогда не позволяй себе возгордиться — иначе горе тебе. Ты будешь, как тот человек на площади, закрывший себе глаза и уши своим тщеславием. Никогда не думай, что ты что-то знаешь… времени мало, и ты за свою короткую жизнь можешь подняться лишь на одну ступеньку — понять, что ты ничего не знаешь.

Аристокл уставился на свои сандалии. Он сжимал край хитона побелевшими пальцами; лоб его покрылся испариной.

— Учитель… я не понимаю. Я запутался. Сначала вы говорите, что можно понять вселенную… а потом вы говорите, что за всю жизнь можно понять лишь то, что ты ничего не знаешь…

Юноша был измучен: он взглянул умоляюще.

— Никакого противоречия здесь нет, — пояснил Сократ строго, но ласково. — Ты можешь познать мир, но это будут лишь необходимые предположения. Ты увидишь необходимость существования Совершенных Форм, или Идей, — но ты не сможешь увидеть их и подтвердить свои предположения. Увидеть их ты сможешь лишь тогда, когда душа твоя поднимется на другой уровень реальности. Ты можешь подумать: а, ладно, лучше я сейчас буду предаваться чувственным удовольствиям, раз после смерти все равно увижу Идеи. Но это не так. Лишь тот, кто встал при жизни на эту первую ступеньку, кто целиком посвятил себя философии, получит возможность общаться с великими людьми прошлого и будет двигаться все выше и выше — в направлении совершенства.

Аристокл притих; оба они помолчали и окинули взглядом пейзаж. Ученик наконец спросил:

— Учитель, а что это за Идеи, о которых вы говорили?

— Идеи — это реальности сами в себе. Все, что мы видим, ощущаем и используем — деревья, амфоры, красота, вкус, числа, — все это частности. Но все эти частности существуют только благодаря тому, что несут в себе отпечаток совершенной реальности — Красоты, Числа Пять и так далее…

Аристокл выдержал паузу и снова спросил, робея:

— Учитель, не сердитесь… но если — полемики ради — предположить, что вселенная не рациональна, что ваша гипотеза… ошибочна?

Сократ замер, обдумывая. Затем заговорил медленно:

— Ну если так, то нам тем более ничего не остается, кроме как познать себя, свои пределы. Всегда следует знать свои пределы, потому как только тогда можно работать плодотворно и спастись от глупости и тщеславия.

Старик сидел, задумавшись. Видимо, он все еще развивал мысль — про себя. Ученик снова задал вопрос, осторожно, но с вызовом:

— Учитель, а вам бы не стало страшно, если бы мир оказался непознаваемым?

Сократ нахмурился, засверкал глазами:

— Как ты можешь называть меня учителем, если думаешь, что я мог бы быть трусом?! (Щеки юноши порозовели.) Если бы мир оказался таким, я бы не стал прикрываться спасительными иллюзиями. Долг мудрого человека — увидеть то, что есть. И сохранить при этом достоинство. Жить, а затем покинуть мир с сознанием того, что всегда был честен перед собой и сделал все, что мог.

Сократ прищелкнул языком. Взял Аристокла за подбородок, другой рукой сжал то место, где под хитоном юноши горел огонь, и сказал бодро:

— Старуха моя, Ксантиппа… она меня колотит. Клянусь собакой, что мне и сегодня достанется. Не надо быть Дельфийским оракулом, чтобы предсказать это. Так что ты не бойся — не может быть, чтобы вселенная была не рациональна.