Кольцо нибелунгов - Торстен Деви

Зигфрид чувствовал себя огнем, у которого никто не хотел греться и который бессмысленно пожирал самого себя. Он был убежден, что может хорошо послужить как Кримгильде, так и Гундомару, но они от него отвернулись. Принцесса не удостоила его ни единым взглядом после той ночи в ее спальне, а король посмеялся над ним, когда он попросил разрешения идти сражаться с Фафниром.

Зигфриду нужно было добиться уважения и высокого положения в обществе, но здесь, при дворе Бургундии, ему отказали даже в поисках ключей к собственному счастью.

Прошло два дня и две ночи с тех пор, как Гундомар отправился убивать дракона. Радость по этому поводу быстро прошла. Тучи, словно прибой, метались над страной, удушая свет солнца днем и сияние луны ночью. Стражники на зубцах башни наблюдали за лесом, но никаких признаков, свидетельствующих о славной победе короля, не было. И в первую, и во вторую ночь после начала похода в облаках на северо-востоке появлялись сполохи, но это были не молнии, возвещавшие о надвигающейся грозе, а отблески огненного дыхания Фафнира.

Кримгильда и Гернот тоже все дни напролет проводили в башне, обратив свои взоры в сторону леса, где решалась судьба Бургундии. Брат и сестра стояли обнявшись и смотрели вдаль.

На закате каждого дня церковные колокола призывали горожан к молитве. Молились сейчас повсюду — и всем богам.

Зигфрид метался по кузнице, словно дикий пес, которого привязали к дереву цепью. Регин даже не пытался его успокаивать — он сам чувствовал, что в воздухе запахло несчастьем.

Когда на третий день сгустились сумерки, Гернот, уставший и разочарованный, спустился со сторожевой башни и отправился к покоям придворных. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь, но так, чтобы при этом не пришлось обсуждать что-то важное. Кримгильда сейчас была занята своими собственными мыслями: уверенная в том, что именно она привела к происшедшему, девушка страдала от мучившего ее чувства вины, и Гернот не хотел надоедать ей своим обществом.

Принц думал, что Эльза пошутила, пообещав приготовить для него суп, и укорял себя за легкомыслие, с которым он отнесся к дочери советника. Вскоре он обнаружил девушку, бледную, с печальными глазами, в кухне для слуг возле небольшого котелка, от которого поднимался ароматный запах свежего супа.

Она стояла к нему спиной и нарезала грибы для бульона. Тот факт, что Эльза спокойно и тщательно выполняла скоропалительно данное обещание, впервые в жизни заставил Гернота почувствовать, что эта девушка для него не загадка. Он получил все ответы на вопросы, которые никогда не приходили ему в голову. Почему Эльза так стеснялась в его присутствии, хотя часто пыталась к нему подойти? Почему его слова оскорбляли ее, хотя ему казалось, что он отпустил безобидную шутку? Почему она не любит Кримгильду, словно та была ему не сестрой, а любовницей? Почему ее глаза всегда такие печальные, будто она видит не то, что есть, а то, чего не может быть?

— Эльза… — осторожно начал Гернот.

Она подняла голову, и на мгновение что-то вспыхнуло в ее взгляде, словно на глаза навернулись непрошеные слезы.

— Принц Гернот… — произнесла она, глубоко вздохнув.

Он неуверенно указал на котелок.

— Признаться, я не был уверен… Мне очень жаль, что ты каждый вечер готовила его для меня зря.

Она мягко улыбнулась.

— А мне не жаль, поскольку стражники всегда благодарны тому, кто принесет им теплую еду, тем более в полночь.

Он взял с полки деревянную миску и протянул ее Эльзе.

— Я тоже был бы благодарен.

На этот раз Эльза следила за тем, чтобы не коснуться пальцами его рук, как это произошло во время их встречи у зубцов башни. Тогда она, казалось, перешла невидимую границу, которую теперь старалась не нарушать.

— Я могла бы принести вам суп.

Кивнув, Гернот сел за стол, стоявший в кухне.

— Мне кажется, мы редко встречаемся, потому что ищем общества друг друга в разное время.

Он не думал, что, имея такую бледную кожу, можно покраснеть, но Эльза все же зарделась от смущения. Чувствуя жар у себя на лице, Гернот и без зеркала понял, что он тоже покраснел. Чтобы преодолеть охватившее его волнение, он указал ложкой на деревянную лавку и мягко произнес:

— Мне хотелось бы, чтобы ты посидела со мной. Когда мы договаривались насчет супа, разве ты не обещала разделить его со мной?

Некоторое время они ели молча, избегая смотреть друг на друга. Это было неуверенное молчание, в котором так и не произнесенное слово боролось за свое право выйти наружу, но снова и снова проигрывало.

— Что, до сих пор нет новостей? — наконец спросила Эльза.

Гернот покачал головой.

— Сейчас мы обсуждаем, стоит ли нам собрать поисковую группу, но Хаген считает, что это посеет сомнения в победе Гундомара.

Эльза опустила глаза.

— Слабость… это то, чего мой отец не понимает.

— Никто не любит признаваться в своих слабостях, — сказал Гернот. — Мне было легче самому отказаться от участия в охоте на дракона, чем получить отказ со стороны отца.

— Вы огорчены, что не пошли бороться с Фафниром? — удивилась Эльза.

— Нет, — ответил Гернот. — Мне не хочется проявлять свое мужество, защищая Бургундию с мечом в руках. И все-таки в тяжелые времена мне хотелось бы помочь отцу и братьям. А как же иначе?

— Вы там, где в вас нуждаются, — прошептала Эльза, с трудом сдерживаясь, чтобы не положить свою руку на пальцы Гернота.

Принц взглянул на девушку и почувствовал тепло, исходившее от нее. Он удивился, что до сегодняшнего дня не замечал, сколько в ней было любви и печального миролюбия. Принц явно чувствовал что-то, о чем нельзя было думать, хотел чего-то, чего нельзя было допустить.

Внезапно звуки трубы разорвали тишину, а вместе с тишиной и связь, установившуюся между Эльзой и Гернотом.

— Отец! — Гернот вскочил и так поспешно выбежал из кухни, что даже забыл позвать с собой Эльзу.

Девушка вылила остатки супа в котелок и накрыла его деревянной крышкой: еще один ужин для голодных солдат. После этого она пошла за Гернотом. Какими же будут новости этой ночи? Впрочем, Эльза понимала, что новости вряд ли будут хорошими.

Четверо мужчин, две лошади и ни одного меча.

Те, кому удалось вернуться в замок, едва ли выглядели лучше тех, кто остался в лесу. Сплошь обожженная кожа, страшные гноящиеся раны, покрытые пеплом. Одежда, сплавившаяся в огне с человеческой плотью. И люди — изнуренные, еле-еле волочащие ноги и безвольно опустившие руки. Взгляд воинов умолял о смерти из милосердия. У лошадей, по которым, казалось, прошлись огромным плугом, были разорваны бока.

Вернулись Гундомар, Гунтер и двое их верных вассалов. Они прошли на ощупь вдоль стены к воротам, и Гунтер надломленным голосом приказал привратникам не трубить в триумфальные фанфары по поводу возвращения короля.