Секрет счастья - Фрэнсис Дикинсон

— Да, но прежде, чем это сделать, он хотел вылить как можно больше грязи на Киркленда. А потом, когда мэр подаст на газету в суд, добиться твоего увольнения и поставить главным редактором своего человека.

— Почему же он отказался от этого плана?

— Потому что у мэра нашлись свои рычаги давления. Какие именно, я не знаю. Но он пустил их в ход. По моей просьбе.

— Вот как?

— Люди мэра совершили несколько весьма серьезных ошибок. Один из них, Тед Кэхилл, пробрался ночью в твой дом. Думал, что я действовал по твоему заданию. Другой искал компромат в моей квартире, а когда не нашел, открыл газ в кухне, рассчитывая отправить меня прямиком на небо.

Джессика охнула.

— Я встретился с Кэхиллом и сказал, что его человек оставил отпечатки на моем столе и что их обнаружила полиция. Кэхилл понял, чем это грозит, и предложил компромисс.

— Какой?

— Он убеждает мэра оказать давление на Стентона, а я гарантирую возвращение добытых материалов. Киркленду это не очень понравилось, но оказаться вовлеченным в скандал с проникновением в чужое жилище и покушением на убийство было бы равносильно политической смерти. Стентон же согласился воздержаться от нападок на Киркленда и оставить тебя во главе редакции, потому что в противном случае город узнал бы о его собственных грешках.

— Получается, ты всех их шантажировал. — Джессика покачала головой. Кевин промолчал. — Но зачем?

— Что зачем?

— Зачем ты пошел на такой риск? Насколько я понимаю, никаких отпечатков на твоем столе не было, так ведь?

Он неохотно кивнул.

— И полицию ты не вызывал.

— Нет.

— И мэр мог запросто…

— Не мог, — возразил Кевин. — Понимаешь, такие люди, как мэр или Стентон, готовы пойти на большой риск, только когда им грозит смертельная опасность. Им есть что терять. Мне же терять было нечего. В крайнем случае я бы просто уехал из города.

Джессика вскинула голову.

— Ты собирался уехать?

— Ну… в общем… да, такая мысль приходила мне в голову.

И в этот момент Джессика с абсолютной ясностью поняла, что должна что-то сделать. Можно, конечно, обижаться, злиться, негодовать и так далее, но что в результате? Остаться одной? Стоит ли вообще жить, если ты не способен удержать возле себя любимого или удержаться возле него? Никакие принципы, никакая логика, никакая гордость не согреют твою пустую постель и не дадут того наслаждения, которое она испытала совсем недавно, когда Кевин держал ее в объятиях.

Она шагнула к нему.

— Вот что, мистер Моррисон. Если вы вознамерились удрать из нашего города, то знайте, что сделаете это только через мой труп.

Ошарашенный столь категорическим заявлением, Кевин несколько секунд просто смотрел на нее, потом сделал шаг вперед и взял ее за плечи.

— В таком случае мне придется задержаться здесь… ненадолго.

— На всю жизнь, — прижимаясь к нему, поправила Джессика.

— Это смахивает на шантаж, — прошептал он.

— Так накажи меня. Займись со мной любовью, Кевин.

Его лицо потемнело.

— Разве ты…

— Я хочу тебя. — Джессика просунула дрожащую руку под рубашку Кевина, провела внезапно повлажневшей ладонью по густым пружинистым волосам. — Пожалуйста.

Он дернул за поясок ее халата, но узел только затянулся.

— Я тоже, — облизывая пересохшие губы, прошептал Кевин и, разведя полы халата, положил руки на ее истосковавшиеся по ласке груди.

Джессика едва не задохнулась от удовольствия и, приоткрыв губы, потянулась к нему.

Они целовались, как сумасшедшие. Его губы впились в ее рот, потом перешли ниже, сомкнулись на соске. Джессика застонала от пронзившего ее наслаждения и подалась вперед со всей страстью, скопившейся в ней за две недели разлуки.

— Тебе хорошо?

— Да! Да! Да! — исступленно шептала она, торопливо расстегивая пуговицы на рубашке Кевина. — Не останавливайся… не отпускай меня…

— И в мыслях такого нет. — Он подхватил Джессику на руки и понес в спальню.

Они не покидали постель до самого вечера, позабыв обо всем на свете, исчезнув для всего мира, даря друг другу любовь и в ней черпая неиссякаемые силы. Джессике казалось, что земля осталась где-то далеко внизу, что она вознеслась на седьмое небо, оставив все свои сомнения и тревоги, позабыв о страхах и проблемах. Закрыв глаза, она слышала волшебную, неземную музыку и двигалась в такт этой чудесной мелодии, то ускоряющейся, то затихающей, то гремящей, словно бьющие в скалы волны, то едва шепчущей, словно шелест весенних листьев. Вместе с ней Джессика плакала, стонала и кричала, пронизываемая острым ощущением счастья.

Переполненная им, она в конце концов уснула с застывшим на лице выражением блаженства, разметав по подушке волосы, обнимая мужчину, подарившего ей то, что невозможно купить за все сокровища мира.

Свет за окном постепенно померк, ветер лениво шевелил тяжелые шторы. Потом в окно заглянула луна и тут же скрылась за пеленой пришедших с востока низких серых облаков. Первые капли дождя робко простучали по стеклу, и тут же где-то вдали гулким финальным аккордом отзвучавшей пьесы протрубил гром.

Кевин прилетел из Чикаго поздно вечером. Джессика встречала его в аэропорту. Она шагнула навстречу и остановилась в нерешительности.

— Все в порядке?

Кевин молча кивнул и обнял Джессику. Его тепло рассеяло сомнения. Да, он вернулся. Вернулся к ней, чтобы остаться навсегда.

— Устал?

— Нет, но очень проголодался. Что у тебя?

Самый обычный вопрос, однако Джессика почувствовала напряжение Кевина.

— У меня тоже все в порядке. Сдала анализы, но результаты будут готовы только завтра. Врач сказал, что вроде бы не хватает железа, так что теперь тебе придется кормить меня земляникой.

— И только? Никаких креветок, ростбифов, гамбургеров? — Кевин улыбнулся. — Не уверен, что смог бы от всего этого отказаться.

— Никто не знает, на что он способен, пока не попробует.

Вернувшись домой, Джессика сразу прошла в кухню, чтобы приготовить обед. Пока загодя замаринованные куриные грудки томились в духовке, Джессика накрыла стол новой льняной скатертью, расставила тарелки и бокалы и, подумав, поставила высокие витые свечи в серебряных подсвечниках.

Джессика нарезала овощи для салата, когда услышала за спиной быстрые шаги. Она обернулась. Кевин стоял у двери, он успел принять душ и переодеться, но не побрился, и на щеках и подбородке как будто лежала тень.

— Ты рано. Я еще не все приготовила.