Самоубийство исключается - Сирил Хейр

— Вы хотите сказать, что она не ожидала получить эти деньги? — предположил Мартин.

— Не ожидала? Кухарка, которая вдруг получает наследство? Да вы только представьте это себе, мальчик мой! Я в жизни не видела более ошеломленной женщины! Для меня это тоже до некоторой степени было потрясением, как вы можете себе представить. Конечно, она жила немного лучше, чем женщины ее сословия. Старый Фрэд не оставил ее нищей, и она очень важничала из-за этого. Но я думаю, что основная часть этих денег уходила у нее на отпуск. Каждый год она уезжала в отпуск на две недели и брала с собой Филипа.

— Да, — сказала Анна. — Вы известны тем, что уже много лет останавливаетесь в «Пендлбери».

— Ха! — воскликнула миссис Говард-Бленкинсоп. — Не напоминайте мне об этом! Вероятно, эту зазнавшуюся негодяйку так и подмывало все время возвращаться туда и выступать под видом леди, где она была... Но я вспомнила! Ну конечно! «Пендлбери»! Ведь это в «Пендлбери»... Вот почему ваше имя показалось мне знакомым. Я читала об этом в «Таймс», просто короткую заметку, понимаете, она не вызвала у меня особого интереса, а потом, когда миссис Марч вернулась... В довершение всего это волнение по поводу ее наследства — письмо адвоката уже пришло к ее возвращению... Словом, она несла всякую чепуху, в которой я даже не пыталась разобраться, но которая, кажется, имела отношение к этому трагическому событию, о чем писали в газетах.

— Пожалуйста, не могли бы повторить, что она говорила, — попросила ее Анна.

— Дайте вспомнить... Понимаете, когда вдруг от вас уходит кухарка, которая служила в течение десяти лет, вы просто не в состоянии думать о чем-то другом... Да, кажется, вспомнила! Она что-то говорила о том, что ее старый друг — только она не так его назвала, я забыла ее выражение, — что, оказывается, ее старый друг остановился в той же гостинице, но она его не узнала, так сильно он изменился. А потом он покончил с собой, и она была на его похоронах, и теперь у нее эти деньги — понимаете, это была путаная и бессмысленная болтовня, которую только и может нести человек, перенесший потрясение. Но к этому сводится основной смысл... Я, конечно, тогда не поняла, что это он оставил ей такие деньги...

Она вопросительно посмотрела на Анну и Мартина, но они хранили молчание.

— Ну ладно! — наконец сказала она. — Если вы собираетесь оспорить завещание или что-то в этом роде, для меня будет огромным утешением, если миссис Марч вернется, и я могу даже забыть, что она так недостойно вела себя во время отпуска!

После этого молодым людям оставалось только поблагодарить ее за терпение и доброту, распрощаться и отправиться назад в Лондон.

— Что ж, — сказал Мартин, когда они усаживались в машину, — по крайней мере, теперь мы можем вычеркнуть Фаннианни из списка подозреваемых.

— Да, — согласилась Анна, — и Ричарда тоже. Кажется, мы довольно быстро расправляемся с нашим списком.

— Остались Парсонс, Вэннинг и Карстейрсы. Интересно, с какой добычей вернется из Брайтона старина Стив?

— Насколько я понимаю, супруги Карстейрсы кажутся самыми невинными. Но не забудь, мы еще не вычеркнули Джонсов.

— Ах их! Да они просто любовники, которые...

— Да замолчи ты!

Воскресенье, 27 августа

Стефан вышел из поезда в Брайтоне вместе с огромной толпой отдыхающих, которые вынесли его на набережную. Пляж был плотно усеян человеческими телами, плеск морских волн заглушался шумом тысяч голосов, которые болтали, смеялись и визжали. Филантропа это зрелище, безусловно, порадовало бы, но на Стефана оно произвело угнетающее впечатление. Оно напомнило ему документальный фильм о колонии птиц, прилетающих на гнездовье. Тот же инстинкт сбиваться в стаю, тот же оглушительный шум и гам, та же отвратительная грязь, которую они после себя оставляют. Единственная разница, что люди оставляют газеты и пустые пачки из-под сигарет, и в этом отношении, по мнению Стефана, преимущество было на стороне птиц. По крайней мере, гуано приносит пользу...

Некоторое время он стоял, глазея на толпы народа. Он не раз повторял себе, что тратит попусту время, — он приехал сюда не для того, чтобы наблюдать за сотнями самодовольных идиотов. Тем не менее прошло четверть часа, прежде чем он заставил себя покинуть набережную и потащиться прочь. Он испытывал решительное нежелание выполнять свое задание, не потому, что очень боялся нарушить уединение незнакомых людей, просто в глубине души он был уверен, что это конкретное направление расследования окажется бесполезным. Но отступать было некуда, и он только надеялся, что мистер и миссис Карстейрс окажутся дома и уступят его уговорам. В противном случае ему придется провести ночь вдали от дома, а он терпеть не мог лишних расходов.

На ходу он нервно ощупывал в кармане маленький справочник по средневековым изделиям из меди. Единственный ключ к интересам или характеру Карстейрса давала ссылка в отчете Элдерсона на тот факт, что тот отложил свой отъезд из гостиницы, желая заполучить фотоснимки старинной медной утвари из церкви Пендлбери. Стефан вспомнил одного из своих одноклассников, который был единственным мальчиком в школе, обладавшим подобной страстью к коллекционированию, и, будучи не похожим на других, постоянно подвергался издевательствам и насмешкам. Стены его комнаты были увешаны длинными листами бумаги с изображением грязных черных предметов церковной утвари — результатов его долгих одиноких поездок на велосипеде в отдаленные церкви. Стефан никогда не испытывал к ним ни малейшего интереса, за исключением одного раза, когда вдруг вспыхнувшая коллективная ненависть к юному антиквару побудила его с десятком одноклассников разгромить его кабинет и перебить все эти старинные подсвечники и причудливые медные сосуды непонятного назначения. Таким образом, с презрением отвергнув предоставившуюся в то время возможность приобрести познания по предмету, которые сейчас ему очень бы пригодились, Стефан вынужден был за время поездки в поезде наскоро ознакомиться с кое-какими необходимыми сведениями. Если Карстейрс окажется настоящим знатоком, он, конечно, в два счета обнаружит его полное невежество.

Ормидейл-Кресент оказалась улицей с респектабельными зданиями времен регентства, расположенной не очень далеко от моря, но в стороне от непрестанно курсирующих по набережной автобусов с экскурсантами. Было просто шоком увидеть купальник, который сушился на одной из изящных кованых балюстрад. Он выглядел здесь так же неуместно, как веревка для одежды, протянутая поперек Белгрейв-сквер. Ничего подобное не оскорбляло строгий фасад дома номер четырнадцать. С другой стороны, в отношении опрятности он определенно уступал соседним строениям. Его окна потемнели от густого слоя покрывавшей их пыли, на ступенях лестницы чернели разводы грязи, а состояние дверного молотка показывало, что интерес хозяина дома к медным изделиям не распространяется на предметы светской жизни девятнадцатого века.

Угрюмая и неряшливо одетая горничная открыла дверь после того, как Стефан несколько раз нажимал на кнопку звонка. На вопрос, проживает ли здесь мистер Карстейрс, она ворчливо ответила, что да, проживает. Он дома? Нет, последовал ответ, он у себя в церкви. Тон, которым это было сказано, ясно подразумевал, что вопрошающий глуп, если ожидает, что в это время дня хозяин дома может находиться где-то в другом месте. Когда он вернется? Горничная не могла ответить определенно. Затем, словно сообразив что-то, она сказала, что к ленчу он не придет. А миссис Карстейрс? Она тоже в церкви. И дверь захлопнулась.