Святой самозванец - Дж. Р. Лэнкфорд

В ту ночь небо увенчало Теотиуакан полночной чередой облаков, сквозь которые звезды сияли так ярко, что Корал казалось — она может дотронуться до них рукой, если попытается.

Мэгги стояла под неоновой рекламой у баптистской церкви, приглашающей бездомных и бедняков, притесняемых и отвергнутых, в приветливое тепло подвала на вкусную, горячую трапезу. Она нашла убежище в своей церкви, проводя здесь долгие часы каждый день, одетая в простое платье. Дамы из этой церкви носили белые одежды, символизирующие веру. В ее случае цвет не означал чистоту. С той ночи в отеле «Плаза» с Сэмом Мэгги понимала, что не может быть чистой.

Еще два раза в ту первую неделю она уступала Сэму. Когда Мэгги опомнилась, она бросилась совершать добрые дела, чтобы не стать рабой дьявола из-за мужа. Это не очень помогало. Она все равно чувствовала себя Иезавелью[50]и обманщицей.

Так как она должна вот-вот родить, пришлось сократить время пребывания здесь. Но Мэгги чувствовала себя обязанной находиться в церкви во время основной трапезы между четырьмя и шестью часами дня.

Адамо подошел к двери в своем белом фартуке и помахал рукой.

— Хватит, mia cara, у нас уже все занято.

Вместо того чтобы вернуться в Италию, как она настаивала, Адамо бросил пить, потом пробрался в баптистскую церковь, приготовив agnello cacio e ovo — ягненка с сыром и яйцом — для священника. Благодаря одной огромной порции холестерина он стал церковным поваром. Вскоре им пришлось отслеживать людей, притворяющихся обездоленными только для того, чтобы попробовать вкусную стряпню Адамо, и не пускать их. Теперь, когда бедняки расселись, они впустили платных клиентов.

Сэм уже оставил попытки держать ее подольше от Адамо. Она практически жила в церкви, где Адамо работал поваром.

Горе Мэгги, вызванное смертью Джесса, не утихло, а только отступило. Она не радовалась этой беременности, только, как свойственно матерям, оберегала своего будущего ребенка, которого так долго носила. Она не изменила решения бросить Сэма и отдать ребенка на усыновление людям, у которых нет дурных воспоминаний, связанных с его зачатием. Чтобы избежать бессмысленных споров, Мэгги не сказала об этом мужу, но была уверена, что ему не захочется остаться отцом-одиночкой. Сэм заботился о мирских вещах — о своем бизнесе, друзьях из «Молли Мэлоунз», поездках в свой родной город, и, если бы она позволила, о сексе. Настоящая любовь, особенно любовь к Господу, не входила в его планы.

Мэгги повесила табличку с надписью «Кухня закрыта. Приходите завтра» на двери в подвал. Она слышала, как Адамо поет за работой. Обычно он пел «О Sole Mio», песню, которая ей никогда не надоедала.

Как раз в эту минуту появился мужчина в лохмотьях. Она уже раньше видела его несколько раз.

— Por favor, мать, можно мне поесть?

Он выглядел невероятно грязным, хотя Мэгги теперь подозревала, что это грим. Его лицо почти целиком скрывала борода и длинные волосы, казавшиеся искусственными. Она решила, что он не бездомный, а просто слишком беден, чтобы платить, или слишком стесняется, что его здесь увидят поедающим изысканные кушанья Адамо.

Мэгги кивнула.

— Si, seňor. Esta invitado[51], — ответила она на испанском языке, которому ее учила донья Терезита.

— Грасиас. — он последовал за ней к двери с надписью «Кухня-столовая прихода».

Когда подавали еду, появился Сэм. Он стоял в дверном проеме и осматривал толпу, будто ожидал, что на Мэгги кто-то нападет. Правда, у них сначала были неприятности от нескольких слишком пылких посетителей, но разнесся слух о том, что Сэм сломал челюсть одному из них. Ее давно уже никто не пытался схватить с требованием помолиться за него или исцелить его. Все равно, все уладилось бы и без помощи Сэма. Это же Гарлем, ее настоящий дом. Люди здесь уважали друг друга и держали рот на замке, как и в Ароне, в той итальянской деревне, где она жила с Джессом.

Как обычно, Сэм и Адамо обменялись злобным взглядом.

Не обращая внимания, Мэгги взяла свою Библию, открыла Евангелие от Матфея, стих 21, и те строчки, которые объяснял ей Джесс за несколько недель до смерти. Она направилась к передней части комнаты, но подошел Сэм и прошептал:

— Ты должна это прекратить!

Она остановилась.

— Читать Библию? Я никогда не перестану этого делать!

— Ты заставляешь их верить в безумные вещи, Мэгги, это опасно!

Правда, она теперь играла более важную роль в церкви, но всем это нравилось, и все это делалось во имя Господа.

— Я ходила в эту церковь с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать лет, кроме тех лет, которые провела в Италии. Я не боюсь.

Она снова двинулась в передний конец комнаты и сказала Сэму, глядя на него:

— Сегодня я буду читать об Иисусе и засохшей смоковнице.

Сэм зашагал прочь.

«Поутру же, возвращаясь в город, взалкал; и увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла. Увидев это, ученики удивились и говорили: как это тотчас засохла смоковница? Иисус же сказал им в ответ: истинно говорю вам, если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, — будет; и все, чего ни попросите в молитве с верою, получите».

Мэгги подняла глаза, надеясь, что послание дошло до слушателей. Просите с верою. Она чувствовала себя обязанной распространять те слова, на которые Джесс обратил ее внимание. Сама она не просила в своих молитвах ничего, так как хотела лишь, чтобы вернулся Джесс, а это невозможно. Она читала только «Отче наш» и подобные молитвы. Иногда бездомные отводили ее в сторонку и описывали ей чудеса, последовавшие за молитвой. Они им завидовала. Вера Мэгги уже не была простодушной.

Она также испытывала приступы вожделения, которые с трудом подавляла. Ее аморальный нос улавливал запах Сэма, когда он входил. Она бы ушла с ним и легла прямо в постель, если бы он не был в сговоре с Сатаной. Она видела его в дверном проеме, и ей не верилось, что он действительно ее любит.

Идеальный сосуд греха, Сэм не старался стать частью ее мира. Он редко посещал собственную церковь. Он только расследовал преступления, болтался по Нью-Йорку и ждал рождения ребенка. Казалось, ему скучно, словно он бы предпочел, чтобы Мэгги опять попыталась выстрелить в него.

Она начала благодарственную молитву на этот день. Каждую неделю она находила другую молитву.