Дождь Забвения - Аластер Рейнольдс

Ответ вылетел из ее горла со смехотворной легкостью.

– Хорошо, – похвалил голос уже по-английски. – Даже отлично. Уложилось прекрасно.

Говорила Маурия Скелсгард, сидя рядом в тесной кабине – должно быть, в гиперсетевом транспорте. По другую сторону от Ожье – в кабине было всего три кресла – оказался Авелинг.

Гравитации не было.

– Что происходит? – спросила Ожье.

– Происходит беседа по-немецки, – ответил Авелинг. – Машинки Ниагары переделали языковой центр в твоем мозгу.

– У тебя теперь и французский, – поспешила добавить Скелсгард.

– У меня уже был французский, – высокомерно буркнула Ожье.

– У тебя академическое знание письменного французского, каким он стал в последние годы Века Забвения, – уточнила Скелсгард. – Но теперь ты можешь на нем разговаривать.

Головная боль усилилась, будто кто-то стукнул крошечным камертоном по черепу и тот гулко отозвался.

– Я бы не согласилась, чтобы в меня совали это… – Она хотела сказать «дерьмо», но слово застряло где-то на полпути между мозгом и горлом. – Эту пресквернейшую пакость.

Интересно, откуда явилось неуклюжее, помпезное словечко «пресквернейшая»?

– У тебя не было выбора, раз уж ты подрядилась на миссию. Через тридцать часов окажешься в Париже, в полном одиночестве, и рассчитывать придется лишь на собственный ум и смекалку. У тебя не будет ни оружия, ни компьютера, ни даже связи. Мы можем дать только язык.

– Мне не нужны машины в голове!

– Значит, тебе очень повезло, – ухмыльнулась Скелсгард. – Их там нет. Они уже вышли из тела, но осталась созданная ими невральная структура. К сожалению, долго она не протянет. Два-три дня в Париже, потом деградация.

Любопытство заставило Ожье спросить:

– Если действие этих машин так важно, почему бы не оставить их во мне?

– По той же причине, по какой Ниагара не может пойти с нами, – ответила Маурия. – Цензор не пропустит машины.

– Цензор?

– Ты скоро его увидишь, – процедил Авелинг. – Так что не ломай над этим свою прелестную головку. Ломать головы – наша работа.

Ожье испытывала лихорадочное возбуждение. Мир вокруг будто промыли и уложили под хрупкое стекло. Похожее бывало после передозировки кофе и работы. Лет пятнадцать назад Верити с таким рвением взялась за математику, что однажды ночью переутомленный сложными уравнениями мозг начал применять алгебраические правила – упрощение, нахождение общего множителя – даже к языку, словно фразу можно преобразовать, как эмпирическую формулу для радиодатировки. Сейчас Ожье чувствовала себя в точности как тогда. Достаточно взглянуть на цвет или форму – и в сознание радостно влетает соответствующий знак, то французское, то немецкое, то английское слово. Невыносимая какофония.

– Я могу очень рассердиться…

– Или плюнуть и принять как должное. Обещаю, побочных эффектов не будет, – сказала Скелсгард.

Ожье поняла, что протестовать бессмысленно. Машины уже побывали внутри и сделали свое дело. Хотя если бы ей предложили выбор между нанороботами и трибуналом, она бы предпочла нанороботов.

И если бы это сделало ее лицемеркой, охотно прибегающей к технологиям прогров, когда это выгодно, – что ж, пусть.

– Я прошу прощения за внезапность, – сказала Скелсгард не без сочувствия, – но у нас нет времени на дискуссии. Следует как можно скорее вернуть утерянное.

Ожье заставила себя успокоиться.

– Как я вижу, мы уже в пути?

– Внедрение прошло успешно, – сообщил Авелинг.

Все трое сидели бок о бок, окруженные инструментами, приборами и складными панелями. Оборудование выглядело странной смесью из предметов очень крепких и надежных и откровенно хрупких. Часть, несомненно, поступила от прогров. Скреплялась разномастная коллекция болтами, нейлоновыми тяжами и комками усиленной эпоксидной смолы, похожими на плевки. Рука Авелинга лежала на джойстике, торчащем из складной панели. Над ней экран показывал серию иррегулярных концентрических линий, этакую хаотично искаженную паутину, сходящуюся, однако же, к единому центру. Ожье сочла, что рисунок отображает навигацию по гипертоннелю. Что снаружи, не видно – иллюминаторы закрыты бронезаслонками.

В общем, увлекательная поездка в глухом лифте.

– Сейчас мы все в деле, – проговорила Ожье. – И надеюсь, вы мне наконец объясните, в чем оно состоит.

– Как мы уже убедились, лучше показать, чем рассказать, – ответила Скелсгард. – Это экономит время, которое иначе потратится на реплики вроде: «И вы ожидаете, что я поверю в эту чепуху?»

– А если я пообещаю, что не усомнюсь? В конце концов, я уже видела артефакты в офисе Калискана и уверена: они не поддельные.

– Да, они все настоящие.

– А значит, они откуда-то появились. Калискан говорил, что их не оберегали специально, – а они, похоже, датируются тысяча девятьсот пятьдесят девятым.

– А это подсказывает, что мы… – начала Маурия.

– Нашли путь в тысяча девятьсот пятьдесят девятый, – закончила Верити.

Она замялась, тщательно подбирая слова:

– Или, по крайней мере, в место, очень похожее на Землю тысяча девятьсот пятьдесят девятого года, хотя и не совпадающее в мелких деталях. Как, я угадала? Или промахнулась?

– Почти угадала.

– И эта версия Земли находится в АБО, о котором рассказал Питер. В том, куда вы нашли путь.

– Нам говорили, что ты классная, – отметила Маурия.

– Не понимаю одного: при чем здесь Париж?

– На другом конце тоннеля – город, очень на него похожий. Ты пойдешь туда и вступишь в контакт с человеком по имени Бланшар.

Ожье постаралась, чтобы голос звучал спокойно:

– Кто-то из нашей команды, вроде Уайт?

– Нет, он местный, – ответила Скелсгард, глянув на Авелинга. – Абориген Земли-Два.

– Это значит?..

– Это значит, что он там родился и вырос. И понятия не имеет, что живет не в настоящем Париже, не на подлинной Земле, не в реальном двадцатом веке.

Ожье пробрал озноб.

– И сколько таких, как он?

– Три миллиарда. Но не стоит из-за этого нервничать, ладно? Тебе нужно всего лишь найти Бланшара и забрать предмет, оставленный ему Сьюзен Уайт на сохранение. Задача нетрудная. Мы дадим адрес. Его дом недалеко от места нашего выхода. Доберешься без проблем. Бланшар тебя ждет.

– Вроде бы ты сказала…

– Представишься сестрой Сьюзен Уайт, – перебил ее Авелинг. – Она попросила Бланшара передать все тебе, если ты объявишься. Кроме прочего, именно поэтому нам нужна женщина.

Ожье ненадолго задумалась, пытаясь усвоить новую, ошеломляющую информацию. Вопросов напрашивалось – хоть отбавляй, но она решила: пусть очень хочется узнать все в мельчайших подробностях, лучше начать с главного.