Требуется идеальная женщина - Анна Берест

Тонкие браслеты, подчеркивающие изящество запястий; крупные серьги, повторяющие рисунок подбородка; пуловер, надетый на голое тело, дабы подчеркнуть фактуру кожи, – разглядывая фотографии этих мужчин-проституток, я училась искусству макияжа. На свете не было никого более женственного, чем эти мужчины, которые показывали мне, каким жестом касаться рукой плеча, как красить глаза, какую позу принимать, ложась в постель. Почему? Потому что они задавались тем же вопросом, что и я: “Как стать женщиной?” Самый важный, ключевой вопрос.

Так вышло, что Нана, Белинда, Джеки и Кобра вдруг оказались рядом со мной на скамейке, словно добрые феи из старинной сказки, спешащие на помощь тому, кто попал в беду. Мы сидели вместе на площади в Венеции и ели четвертушку остывшей пиццы. Феи склонились надо мной и шепнули, что это и правда глупо – идти на вечеринку и надеяться, что из этого что-нибудь получится.

– Но тебя никто не осудит, потому что никому нет до тебя дела, – сказала Нана. – Как часто люди не позволяют себе сделать то или другое только из-за того, что кто-то якобы косо на них посмотрит.

– Полный идиотизм, – подтвердила Джеки. – Но в идиотизме главное – идти до конца. Тогда он оборачивается отвагой. А все эти уроды, которые мешают нам жить, потому что мы боимся, как бы они не подняли нас на смех, в могилу вместо нас не лягут. Мало того, они даже на наши похороны не придут.

– Дорогуша, – сказала Белинда. – Твоя любовь – это карикатура.

– А твое упорство нелепо, – добавила Джеки.

– Но надо верить в красоту и в героизм нелепости, – подбодрила меня Нана.

– Потому что люди “хорошего тона”, – заключила Кобра, – смертельно скучны, а скука заразительна.

В назначенный час Жерар Рамбер пришел за нами в бар “Гарри”. На нем был костюм из сирсакера цвета яичной скорлупы, переходящего в цвет сливочного масла, под мышкой он держал номер “Репубблики”. Под пиджаком угадывалась тонкая льняная сорочка, темно-синяя и слегка помятая. На ноги он надел ярко-оранжевые галоши, чтобы обезопасить свои мокасины на случай аква альта. Он вел себя как человек, которому все равно, что подумают о нем окружающие, и его пренебрежительное отношение к тому, нравится он кому-то или нет, делало его неотразимым. Я познакомила его с Мишелем. Они тепло пожали друг другу руки. Затем Жерар подтвердил, что ресторан “Иль Франчезе” пользовался в Венеции большой популярностью, следовательно, шансы, что Вероника придет на вечеринку, довольно высоки.

Перед баром “Гарри” нас ждало водное такси – мотоскаф лакированного дерева; в кабине стояли обтянутые белой кожей банкетки и витали ароматы женских духов, масла моноя и ванильного крема. По дороге Жерар объяснил нам, что сам едет на прием потому, что должен, но надолго не останется, так как тамошняя публика его не воодушевляет.

– Работа есть работа, – вздохнул он.

Вдалеке показались огоньки гирлянд, развешанных в саду вокруг виллы, стоящей на берегу Лидо.

В последних лучах вечернего солнца пепельно-розовый фасад как будто фосфоресцировал. Гости, приехавшие раньше, весело болтая, встречали вновь прибывших восклицаниями “Ах!” и “О!”. Со всех сторон раздавался смех, с террасы, увитой диким виноградом, доносились обрывки разговоров – казалось, протяни руку, и ухватишь пару-тройку реплик из радостно журчащей светской беседы. Дама в платье бирюзового цвета с обесцвеченными волосами рассказывала, как она ездила кататься на лыжах с чрезвычайно деловым типом. Ее соседка ответила, что нельзя считать себя любимой, пока не раскроешь эротический потенциал партнера. Чуть дальше низенький мужчина в адмиральском кителе с серьезным видом сообщал высокой женщине в матроске:

– В детстве я был развит не по годам. В три с половиной года у меня уже был кариес.

По гостям было видно, что они понимают собственную исключительность – баловни судьбы, спокойные перед наступлением будущего, как и перед опускающейся на них ночной темнотой. Они знали, что прекрасно проведут время и еще несколько дней будут вспоминать эту вечеринку. Только Мишель чувствовал себя неловко. Стесняясь того, что мы явились без официального приглашения, он держался особняком и не позволял себе расслабиться, словно просил прощения за то, что он здесь оказался. Жерар куда-то исчез. Я нырнула в пеструю толпу, женщин в которой было больше, чем мужчин. Справедливое время все расставило по своим местам: бывшие красавицы немало потрудились, чтобы стать уродинами – их накачанные губы напоминали вздувшиеся геморроидальные вены. Бывшие уродины тоже постарались и стали красавицами: спортивные фигуры, грациозное кокетство и живой огонек в глазах – так и хотелось подкараулить одну из них под сводами увитой зеленью беседки и поцеловать в благоухающее духами плечико. Одеты они все были одинаково. Те, что пришли в платьях, накинули сверху широкие кашемировые шарфы. У тех, что предпочли брюки, поверх белой блузки висели этнические бусы. Блузки были расстегнуты, платья все с глубоким вырезом. На груди изысканное дорогое белье компенсировало разрушительную работу солнца. Различия между женщинами сводились к выбору украшений. Одни демонстрировали вкус к изделиям берберских мастеров, другие скорее склонялись к фольклору Черной Африки; те, в ком снобизм проявлялся сильнее всего, носили ожерелья из красных кораллов. Очевидно, в одну из групп новых дожей затесалась и Вероника, и я не сомневалась, что, лавируя между ними, рано или поздно на нее наткнусь. Я вошла в дом и заметила Мишеля; он одиноко стоял возле витрины со стеклянной посудой и с ощутимым волнением изучал вопиюще безобразные стаканы, бутылки и тарелки. Я оставила его предаваться экстазу и отправилась на поиски выпивки.

Вскоре мне на пути попался официант, разносивший бокалы с коктейлем “Беллини”. Рядом беседовала группка гостей, выстроившихся в кружок, словно разложенные на блюде сыры. Здесь была невысокая и превосходно сложенная рыжеволосая женщина в шелковом оранжевом платье, туго обтянувшем ее круглый зад. Была высокая блондинка в бархатном камзоле для верховой езды, с перстнем на мизинце. Был мужчина, косивший под Ива Сен-Лорана, подчеркнуто старообразный, с явно крашеными волосами, зачесанными назад, и белоснежным цветком в бутоньерке. Был молодой человек из хорошей семьи – из тех, кто обречен вечно оставаться юношей, – одетый в шерстяную рубашку поло с каймой, повторяющей цвета французского флага, а из выреза выглядывало его кукольное личико. В общем, рокфор, мимолет, грюйер и шевр.

– Она постоянно выставляет напоказ свою увеличенную грудь, – вздохнула высокая блондинка.

– А что ей остается? У нее слишком заурядная внешность, – объяснила рыженькая.

– Когда она была девочкой, ее часто с кем-нибудь путали… – доверительным тоном сообщил старикан.

Юноша из хорошей семьи одобрительно улыбнулся.

Я набралась смелости и прервала их разговор вопросом, знают ли они Веронику, владелицу ресторана французской кухни в северной части Венеции. Их лица просветлели. Разумеется, они знают ее и даже лично с ней знакомы. Рыженькая сказала, что она обязательно должна сегодня прийти, юноша ее пока не видел, старичок минуту назад разговаривал с ее мужем. Я сделала глубокий вдох, для храбрости опрокинула бокал коктейля “Спритц”, протянутый мне мальчиком в ливрее, и продолжила фланировать между гостями, чувствуя себя как в детской игре “холодно – горячо”: чем дальше от сада и ближе к столу с напитками, тем ощутимее становилось “тепло”. Вероника явно была где-то рядом. В толпе мелькнул Мишель: он что-то горячо обсуждал с хозяевами дома – хозяйка сидела в инвалидной коляске. Как я поняла, он приносил им извинения за то, что непрошеным явился на прием. Они убеждали его, что он вполне достоин присутствовать на вечеринке и быть в числе их друзей. Тут появился Жерар Рамбер и с озабоченным видом сказал мне, что не нашел человека, с которым собирался увидеться, а потому уходит домой – здешняя публика наводит на него тоску. Внезапно в саду стало не протолкнуться, как будто люди возникали прямо из-под земли. Я заметила вдалеке мужчину в стеганой жилетке и кислотно-зеленых, в желтизну, джинсах, похожего на известного фотографа; впрочем, я могла ошибаться. Дабы развеять свои сомнения, я решила подойти к нему поближе. Он разговаривал с каким-то типом, явно пьяным в стельку; несмотря на то, что уже стемнело, тип так и не снял темные очки; вокруг головы у него была на японский манер повязана бандана. Они обсуждали кого-то из общих знакомых.