Третье пришествие. Демоны Рая - Виктор Точинов

Зона не отпускала… И пусть чернобыльская, где мне тоже довелось побывать, сколлапсировала, прекратив свое существование, зато Москва, в которой мы почти уже обжились, внезапно и необъяснимо начала превращаться в чудовищных размеров клоаку, и тогда мы бежали из Москвы.

Добежали до самого Питера, который, не прошло и трех лет, тоже превратился в Зону. Иногда проскакивала мысль: а не ты ли, Питер Пэн, таскаешь Зоны за собой?

Думал так я не всерьез. Ясное дело, мы с Наткой тут ни при чем… Судьба любит иногда приколоться.

И Плащ ни в чем меня не убедил… Ни в том, что я таскаю Зоны за собой, ни вообще… Он явно в тот день был не в ударе: уставший, вымотанный, с темными кругами под глазами. Позже стало понятно, что он и не старался убедить… Плащ заранее знал, что вскоре произойдет и чем все закончится. Он всегда все знал наперед…

* * *

Плащ внезапно оказался на ногах. Движение было таким резким, что моя рука дернулась к оружию – рефлекс чистой воды. И автомат, и набитый взрывчаткой рюкзак остались лежать на холме, заросшем кальварией.

– Проблемы, – сказал Плащ, сдергивая со стены свое одеяние. – Нам стоит поспешить.

– У кого? – спросил я равнодушно, оставаясь в прежней позе.

Что мне до его проблем… Куда-то спешить… Зачем?

– У твоего отца. Кажется, он влип в перестрелку.

Я вскочил. Проклятье… совсем забыл о нем! А Максим Кириллович упрямством не уступает мне – наверняка час спустя никуда не ушел: не мог он уйти, когда сын и внучки совсем рядом и что с ними творится, непонятно.

– Давай же, – понукал я, видя, что Плащ не торопится к выходу. – Или сделай мне ледяной мост, черт возьми! Ведь умеешь, а?!

– Спеши медленно, Петр, тогда больше успеешь, – наставительно произнес он. – Смотри на меня и постарайся двигаться синхронно. Поспешишь – расшибешь лоб. Запоздаешь – можешь оставить здесь половину задницы.

– Секундочку… У тебя ствола лишнего не найдется?

– Не нуждаюсь в таких игрушках… Но ты, если хочешь, возьми. Твое имущество за дверью.

Туда-обратно я метнулся буквально за пару секунд, не теряя время на размышления, кто доставил на остров рюкзак и автомат.

– Готов!

– Пошли… Синхронно, Петр, синхронно. И задержи дыхание.

Шагнуть пришлось прямо на стену, обшитую досками: были они не покрашены, а слегка обожжены паяльной лампой и пропитаны не то олифой, не то какой-то еще химией…

Нет, стена оказалась какой угодно, но только не дощатой… Я почувствовал упругое, живое сопротивление – наверное, что-то подобное ощущала бы пуля, пробивающая тело, умей она чувствовать. Дышать этим и вправду было невозможно, один вдох я поневоле пропустил. А на следующем в легкие попал мерзкий, влажный воздух Зоны – я даже не понимал, как легко дышится в Раю, пока снова не очутился за его пределами.

Мы оказались на том самом месте, где я расстался с отцом. Его не было видно. Все-таки двинулся в сторону Вознесенского? Проход, открытый Плащом, пока оставался, но сократился, ужался, напоминал теперь не двухполосное шоссе, а тротуар умеренной ширины.

И где-то там, куда уводил «тротуар», послышались звуки стрельбы: несколько одиночных выстрелов и перекрывшая их длинная очередь.

Я рванул с высокого старта.

* * *

Никогда не говорите ни кому-нибудь вслух, ни про себя, мысленно: все потеряно, ничего не осталось.

Не говорите, не то услышит злодейка-судьба и докажет всем прочим на вашем примере: пока человек жив, ему всегда есть, что терять. И даже умерев, говорить такое не стоит, если в гипотезе о загробной жизни есть хоть зерно истины…

Я стою на коленях над телом отца.

Все возвращается. Все идет по кругу.

Так же я стоял над телом матери. И над умирающей Жужей. И над Дракулой, решившим, что жить одному ему незачем…

Отец мертв.

Расстрелян в упор из двух пистолетов.

Но мстить некому. Убийцы лежат рядом, срезанные одной очередью. «Черные пантеры», я узнаю их униформу… Не отступились, дождались нашего возвращения.

Мстить некому… Их было трое, один втянул отца в перестрелку и в конце концов получил-таки свою пулю. Двое других к тому времени обежали полуразрушенное здание бывшего хостела, подобрались вплотную, со спины… Отец, смертельно раненный, сумел их прикончить.

Я не успел на считаные секунды.

Хватаю его запястье. Надеюсь нащупать пульс вопреки очевидному. Пульса нет. Не верю, прикладываю два пальца к шее… И там нет.

Я чувствую, что сейчас взорвусь. Я бомба. Граната с выдернутой чекой. Надо выпустить наружу то, что разрывает меня на части. Как тогда: побежать в лагерь у реки – и убивать, убивать, убивать, пока не устанет рука, а потом взять нож левой… Или прикончить паскуду Леденца мучительной и страшной смертью…

Убивать некого. Все мертвы. И я сейчас взорвусь и тоже стану мертвым.

Наверное, я произношу это вслух. И сам себя не слышу.

Зато слышит Плащ. Негромко произносит:

– Хватит смертей, Петр. Пора дарить жизни, а не отнимать.

Медленно поднимаю голову, смотрю на него. Он кивает.

– Я сумею?

– Сумеешь, Петр, сумеешь.

– Но… нужен Шляпник… с его бадьей…

– Зачем? Дядя Ваня свое дело сделал. Ты все носишь в себе, но боишься воспользоваться.

Ничего я не боюсь! Ну да, боюсь… Даже сейчас, когда уж точно все потеряно, все-таки осталось, что терять, – свое «Я», личность Питера Пэна. Недавно на собственной шкуре почувствовал, как это бывает… червь во прахе, тьфу…

– Цена прежняя?

– Не тупи, Петр. Какие еще скидки, до Черной пятницы почти пять месяцев. И не медли, некоторые биологические процессы необратимы.

– Что я должен сделать?

Он протягивает обе ладони.

– Положи руки на мои. Можно обойтись без этого, но так будет быстрее и проще.

Я успел подумать, прежде чем наши ладони соприкоснулись: если что, сбегу. Разузнаю все их тайны, секреты, пойму изнутри, как работает вся дьявольская механика, и…

И через мгновение мне уже казалась чрезвычайно глупой эта мысль Питера Пэна, он вообще не блистал умом. Хорошо, что я, Петр, наконец-то от него избавился.

Решил поиграть в Штирлица в логове врага, наивный дурачок. Штирлиц застрелился бы, оказавшись в таком ментальном единении с коллегами по РСХА.

Для меня сейчас открыты мысли, воспоминания и умения Марии, некогда звавшейся Марианной Купер. И Светлячка, названого моего братишки. И остальных учеников, связанных в единое целое Учителем. Я знаю: они сейчас умеют, что умею я, мои мысли и воспоминания принадлежат им тоже… Какой тут шпионаж, не смешите, – разве может левое полушарие мозга шпионить за правым, что-то замышлять против него?