Восемь с половиной часов - Игорь Анатольевич Верещенский

потекла чересчур реальная густая бардовая жидкость, достигнув кровати, она растекалась вдоль стены. Вместе с ней оттуда появлялись пауки, уже бодро бегающие по потолку… Тёма практически не мог шевелиться. Руки его стали тонкими, словно из спичек, в противоположность ногам. И при этом он не чувствовал никакой физической боли. Последнее из им увиденного, что можно хоть как-то описать, был пол комнаты, превратившийся в кишащих организмов различной величины и структуры.

Через глаза мы получаем до восьмидесяти процентов информации. Неудивительно, что зрительные галлюцинации – наиболее устрашающая область фантастики для людей с воображением.

15

Когда Вадик очнулся, солнце ещё не село, и наполняло лабораторию оранжевым светом. Он лежал на полу; никакие звуки до него не доносились, полная тишина. Голова хоть и не болела, но всё перед глазами было расплывчато. Кроме запаха плесени и затхлости, исходившего от пола, он ещё уловил резкий горько-сладкий аромат. Он попытался сесть и вспомнить, что с ним произошло и где его друзья. Мозг неторопливо, используя весь потенциал, кое-как выстроил ему картинку случившегося. Последнее, что он помнил – Танин и крик в то время, как он уже лежал на полу, а дальше какой-то провал… видимо, не очень продолжительный, раз ещё светло. Если это, конечно, вечер того же злополучного дня. Хотя маловероятно, чтобы старик бросил его тут неизвестно зачем… Убивать он его точно не хотел.

Дверь была заперта, ну или по крайней мере закрыта. Ноги не желали слушаться ни в какую, и Вадик на локтях пополз к двери, надеясь на лучшее. Прежде всего, его охватил страх – неужели он парализован? И что вколол ему это сумасшедший? И зачем? Он попытался крикнуть, но голосовые связки оказались словно распухшими. Медленно приближаясь к двери, он ощущал, что и руки уже оставляет сила, что лёгкие с жадностью глотают воздух и не могут насытится. А между тем рассудок становился всё ясней, рисуя всё более страшные картины его положения. Дверь заперта, он парализован и не сможет выбраться отсюда… Старик вколол ему яд и эти минуты ясного сознания – последние в его жизни, уже наступает полное забвение… Его друзья мертвы, и старик вот-вот придёт докончить своё дело с ним… В минуты отчаяния даже небылицы кажутся вполне вероятными.

Тщетно стараясь выгнать эти мысли вон, Вадик ценой сверхъестественных усилий дотянулся до ручки… да, дверь заперта. Замочная скважина свидетельствовала о солидном внутреннем замке, установленном явно позже двери. Он прислонился спиной к двери; руки беспомощно упали на пол, дыхание едва было заметно. Всё, больше сил нет. Его разум вернулся в состояние повышенной готовности, зрение прояснилось, он не чувствовал боли, но прекрасно ощущал тело, которое теперь как тряпочная кукла валялось на полу. Мышцы совершенно обмякли, словно вообще растворились, он не мог пошевелить и пальцем. Оставалось только смотреть на заходящее солнце сквозь мутные стёкла.

В лаборатории, по сравнению с другими помещениями, которые ему удалось видеть здесь, было на удивление много мебели – различные тумбы и столики вдоль стен и навесные шкафчики над ними, посередине тоже большой стол и несколько круглых металлических табуретов тут и там, с облупившейся эмалью и внушительным слоем пыли. На тумбах кое-где стояли склянки всевозможных объёмов и форм, иногда с какой-то засохшей гадостью на дне. Беспристрастно осматривая их (а больше ничего и не оставалось делать), Вадик углядел на краю одного из столиков открытую колбу с бежевым веществом. Резиновая пробочка лежала рядом. Она явно стоит здесь не очень давно, иначе бы испарилась, а так почти полная. Вспомнив тот резкий запах, к которому он уже принюхался и почти не замечал, Вадик предположил, что источник его – именно эта колба. Вот только никакой возможности закрыть её или как-то избавиться у него не было. Всё, что он мог – еле-еле моргать веками и двигать зрачками.

Природа очень верно всё устроила. Как бессознательно приходим мы в этот мир, также бессознательно в большинстве случаев и уходим. Обретая с возрастом немощь физическую, мозг словно тоже обретает её, только умственную, избавляя нас от животного страха смерти и даруя благодушное умиротворение перед неизбежным. Тем ужаснее оказывается тот момент, когда нам приходится осознавать смерть при совсем других обстоятельствах, то есть в опасности. Но и тут природа постаралась – только в самый крайний случай мы придаёмся неизбежности, в остальном же наш пытливый и неутомимый ум, побуждаемый надеждой, исследует, с невероятной дотошностью и точностью просчитывает все варианты спасения, и в итоге, если есть хоть один шанс из миллиона, находит этот шанс. Прежде всего здесь играет роль стремление выжить – ни в коем случае нельзя падать духом, это равносильно гибели. Жизнь – это движение, но не только физическое, а и умственное, и наш разум всегда готов предоставить безграничный мир воображения, обитающий у нас в голове. Вот и Вадик, предоставленный теперь созерцанию пыльного окна и обшарпанной мебели, с дотошностью паука, вновь и вновь плетущего кем-то срываемую паутину, вспоминал все мельчайшие детали, которые пригодились бы ему сейчас. Те, которые он не заметил или не хотел замечать. А во время опасности вспоминается многое, даже то, чего вовсе не ожидаешь. Словно элементы конструктора, складываются воедино фрагменты, и мы видим полную, иногда шокирующую, картину.

Припоминая все подробности прочтённой о школе статьи, Вадик с ужасом предположил, что этот дряхлый на вид старик – и есть директор школы, Ярослав Карлович. Он вспомнил, как тот замешкался, когда Таня спросила его имя, и назвал он вполне созвучное своему собственному – Вячеслав Кузьмич. И каким же он на самом деле выглядит старым! Но почему у него такой молодой голос? Да, пересматривая собственные взгляды под воздействием обстоятельств, мы нередко сами удивляемся, как могли быть такими слепыми. Но гордость – такое великолепное чувство – либо, в противовес совести, не позволяет нам во всём обвинить себя и важно удалиться, лелея собственное тщеславие, либо побуждает искать пути для исправления ошибок, и тут совесть уже выступает на той же чаше весов. Всё зависит от того, какое из этих качеств сильнее в человеческом характере. И что самое интересно, если гордость и совесть оказываются на одной стороне, то для такого человека уже практически нет невозможного. Даже страх не в силах их перевесить. К тому же, он уменьшается пропорционально тому, как стремительно мы познаём суть пугающей нас проблемы, ибо всё неизвестное пугает. А суть проблемы мы познаём пропорционально тому, как велико наше желание понять и справиться с ней.

Если бы