Грешник Шимас - Шахразада

— О да, — согласился Абд Рушд, — говорят, что грек по имени Фитий плавал туда.

«До чего же она пленительна! Тому, кто захотел бы стать ее любовником, не пристало быть увальнем!»

Подняв на собеседников глаза, Шимас заговорил:

— С вашего позволения… Мне приходилось бывать в этих местах.

Темные глаза Гелабы были холодны. Несомненно, многие юноши стремились познакомиться с ней и узнать ее поближе.

«Ладно, пускай, — мелькнуло в голове Шимаса. — Они лишь стремятся — а я достигну!»

Абд Рушд взглянул на юношу с интересом:

— О? Так ты человек моря?

— Был недолго. И, может быть, стану снова. Земля, о которой вы говорите, — не самая дальняя. Есть земли за ней, а за ними лежат еще другие.

— Ты плавал в Туле?

— Давно, от берегов Арморики. Наши лодки промышляют рыбу в морях за ледяной землей, где воды покрыты густыми туманами, а иногда плавучими льдами, но изобильны уловом. Когда туман рассеивается и проясняются небеса, часто можно увидеть и другую землю далеко на западе.

— И там ты тоже бывал? — В голосе Гелабы звучала нотка сарказма.

— Был и там. Это земля скалистых берегов, густых лесов, и берега ее простираются и к югу, и к северу.

— Викинги говорили о Зеленой Земле, — произнес Рушд с сомнением.

— Я рассказываю о другой земле, но о ней давно известно моему народу. Норвеги ходили туда из Зеленой Земли — Гренландии — и из Ледяной Земли — Исландии — за лесом для постройки кораблей и особенно для мачт. Иногда они высаживались на берег, чтобы завялить рыбу или поохотиться.

— Так эти места исследованы?

— А кому это нужно? Там густые леса и полудикие жители, у которых нет на продажу ничего, кроме мехов или кож. Туда ходят только за рыбой.

— Ты не араб?

— Я Шимас Абд-Алишер, путешествующий и изучающий науки.

Абд Рушд улыбнулся:

— А разве не все мы таковы? Путешествующие и изучающие науки…

Он отхлебнул чаю:

— Чем ты занимаешься в Толедо?

— Я мечтаю выучиться всему, но, не найдя школы по душе, учусь по книгам.

— Ты поэт? — спросила Гелаба.

— У меня нет дара. Теперь мудрец усмехнулся:

— Должно ли это останавливать тебя? Да у многих ли есть дар? В прекрасной Испании, может быть, миллион человек, и все пишут стихи, а дар, пусть даже самый скромный, найдется разве что у трех дюжин.

Собеседники вернулись к своей беседе, а Шимас — к своему чтению, великому «Канону» Авиценны, повествующему об искусстве врачевания. Говорили, что в его многих томах содержится более миллиона слов. Конечно, можно не упоминать, что глаза Шимаса куда чаще поднимались к прекрасному лицу Гелабы, чем опускались к строкам книги.

«Кто я такой? — думал Шимас. — Варвар из северных земель, чтобы хотя бы просто быть знакомым с такой женщиной? Я, безземельный скиталец, заурядный студент…»

Гелаба была спокойна, равнодушна, прекрасна и богата. Молодая дама с разумом и способностью судить о людях.

Чем больше Шимас узнавал, тем более понимал, сколь невежественен. Только невежда бывает категоричным и самоуверенным, и только невежда может стать фанатиком, ибо с каждой новой крохой познаний разум постигает все яснее, что всем вещам, мыслям и явлениям свойственны оттенки и относительность смысла. Друидское обучение не только натренировало память юноши, но и приучило быстро выделять и усваивать главную мысль и существенные моменты. В знаниях крылась не только сила, но и свобода от страха, ибо, вообще говоря, человек боится лишь того, чего он не понимает.

Это было время, когда все богатство знания открывалось каждому, кто стремился к нему, и врач тогда часто становился одновременно астрономом, географом, философом и математиком. В библиотеке Веспасия юноша нашел немало сокровищ знаний, удивляясь тому, что человек, по сути совсем небогатый, владеет собственным хранилищем книг.

Мало-помалу у Шимаса стали появляться знакомые. Одним из них стал Рафиз. Высокий двадцатичетырехлетний ибериец, тщеславно гордившийся своими усами и остроконечной бородкой. Во многом обыкновенный щеголь, но обладал острым умом и ловко владел мечом. Юноши встретились в саду Абдаллаха на берегу притока Рио Таго. Разросшиеся деревья создавали островки тени на каменных плитах, и Шимас частенько сиживал там с книгой в одной руке и стаканом золотистого хереса в другой.

Однажды на страницу, которую он читал, легла чья-то тень, и, подняв глаза, юноша впервые увидел Рафиза.

— О! Студент и винопийца? Ты что, не чтишь Коран?

— В такой жаркий день сам Пророк, читая Авиценну, не отказался бы от стаканчика… — пожал плечами Шимас. — А кроме того, думаю, он никогда не пробовал вина из Хереса.

— Меня зовут Рафиз, я изучаю законы и иногда пью вино.

— А я — Абд-Алишер.

Это стало началом дружбы — первой дружбы, завязавшейся у Шимаса в стране мавров. Конечно, был еще Иосиф Севильский, чье имя многократно упоминалось в беседах, и старый Веспасий, о котором юноша старался говорить поменьше.

Быть может, так продолжалось бы довольно долго, если бы не заварушка, которая вновь круто изменила судьбу Шимаса.

То был жаркий полдень. Друзья отправились через Апельсиновый Двор в сторону полюбившейся обоим старой кофейни. Той самой, где Шимас не так давно увидел красавицу Гелабу. Однако сейчас на повороте улицы показалась не прекрасная девушка, а трое воинов, вооруженных мечами. Кто знает, поджидали они кого-то или охраняли, но намерения их были вполне однозначны — не пропустить ни пешего, ни конного.

— Бери среднего, неверный, — услышал Шимас голос Рафиза. — А я позабочусь об остальных.

Ближайший к нему сплюнул сквозь зубы:

— Детишки! — глумливо ухмыльнулся он. — Я вам животики раскрою, чтобы туда мухи слетелись!

Он сделал выпад, но Шимас отразил его удар. Острие меча взметнулось, и рука противника у плеча окрасилась кровью. Пока он менял стойку, незабываемый, властный и мягкий волнующий женский голос над его головой явственно произнес:

— В полдень, в Саду Магнолий!

С этими словами всадница ударила верблюда, и он тронулся с места.

Раненый солдат отчаянно схватил верблюда за повод, но девушка направила животное прямо в базарную толпу, разбрасывая людей во все стороны. Стражники попытались прервать схватку, и тут Шимас понял, что они охраняли Гелабу.

Резким поворотом кисти юноша отразил клинок противника и ударил сам. Его скимитар на всю длину вонзился в грудь солдату, пытающемуся вырваться из боя, и он рухнул с пронзительным предсмертным криком.

На улице послышался топот бегущих ног, и Рафиз схватил Шимаса за руку: