И не таких гасили - Сергей Зверев

Убивать Константина, известного ей под фамилией Заслонов, она не собиралась, вернее, не торопилась. Необходимо было сперва выяснить у него, кто он такой на самом деле, с какой целью проник в поместье и что успел сообщить тем, кто его послал. Он оказался обыкновенным лазутчиком, теперь в этом не было ни малейшего сомнения. И Темногорская знала, что либо вытащит из него правду клещами, либо выбьет ее какими-либо иными подручными средствами.

Причинять ему боль из мести она не собиралась. Во-первых, это было не рационально, а во-вторых, Антонов ей импонировал. Если бы он не был шпиком, она бы приблизила его к себе. Глядишь, он бы и чести разделить с ней ложе удостоился, хотя в мужских ласках как таковых Темногорская не нуждалась. Ей было достаточно собственных рук, хорошо знающих свое дело.

К мужчинам у нее было специфическое отношение. Сильные, храбрые, решительные самцы нравились Темногорской, общение с ними приятно щекотало ее нервы. Однако покоряться им, раздвигая ноги или вытворяя какие-нибудь другие непотребства, известные по порнофильмам, она наотрез отказывалась даже мысленно. Это было ниже ее достоинства, а свое достоинство и саму себя Темногорская ценила превыше всего.

— Вопрос можно? — нарушил молчание Лось, которому надоело смотреть на осточертевшие болота, проплывающие внизу.

— Спрашивай, Игнат, — разрешила Темногорская.

За свою верную службу он иногда удостаивался права париться с ней в сауне, но прикасаться к себе она ему не позволяла. Ей нравились мужчины не только сильные, но и умные.

— Почему вы меня не послали взять их на выходе? — хмурясь, спросил Лось. — Я бы…

— Ты бы их убил, Игнат, — понимающе улыбнулась Темногорская.

— И правильно бы сделал. Они же вон, чуть не удрали.

— Но не удрали же.

— А могли, — гнул свое Лось.

— Хватит, — прикрикнула Темногорская.

Ей было неприятно сознавать, что ее выдающиеся аналитические способности дали сбой. Проклятая девчонка снабдила Константина пультом от ворот, чего не учла Темногорская, устраивая облаву. Она полагала, что беглецов схватят во дворе, подарив им призрачную надежду на свободу, но события начали развиваться по другому сценарию. Если бы не вертолет, «Порше» бы давно был далеко отсюда или стоял бы сейчас на дороге, изрешеченный пулями и сочащийся кровью. Но Темногорская сумела оправиться от неожиданности и сориентировалась вовремя. Теперь Константин в ее руках.

Мысль об этом приятно пощекотала самолюбие толстухи… и не только самолюбие. Беспрестанно ерзая на сиденье, она разрумянилась и покрылась липкой испариной. Обладание беспомощным, связанным пленником ее приятно возбуждало.

Сажая вертолет на площадку за домом, она повернула голову к Лосю. Почувствовав ее взгляд, он тоже повернулся к ней и осклабился, обнажая дыры вместо недостающих зубов. Дебил он и есть дебил. Отвернувшись, Темногорская стала размышлять, как поступит с Антоновым, когда он очнется.

Произошло это не так скоро, как она рассчитывала.

Свет был ослепительно-белым, режущим, проникающим сквозь глазные яблоки до самого мозга. Антонов решил, что он по-прежнему мчится в «Порше», который забрасывают сверху светошумовыми гранатами. Тогда почему так тихо? Наверное, он окончательно оглох.

— Павлина, — позвал он, не надеясь услышать свой голос… и услышал.

Из белизны выплыло круглое лицо Темногорской, перевернутое наоборот и оттого почти неузнаваемо.

— Павлину выпороли и посадили в карцер, — сообщила она.

В глазах Антонова ее подбородок находился на том месте, где должен торчать нос, а рот казался непривычно маленьким, искривленным в акульем оскале.

— Твари, — сказал пленник. — Она же совсем ребенок.

— Не такой уж ребенок, раз вступила в половую связь со зрелым мужчиной, — проговорила Темногорская. — Испорченный ребенок, развратный до мозга костей. Enfant terrible, как говорят французы. — Она улыбнулась, довольная тем, что нашла повод продемонстрировать свой прононс. — Но вы напрасно о ней беспокоитесь. Ее выпороли розгами, как она того заслуживает.

— Кому бы не помешали розги, так это вам, — пробормотал Антонов, обнаруживший себя раздетым догола и привязанным за кисти и щиколотки к операционному столу. — Для начала.

Его поместили в тот самый угол пыточной камеры, который он заметил во время ознакомительной экскурсии в подвал. Белый свет, белый кафель, сияющая чистота. И стеклянный шкафчик, заполненный черт знает чем.

Он подергал руками и ногами, убеждаясь, что освободиться невозможно. Наблюдающая за ним Темногорская довольно закудахтала:

— Даже не пытайтесь. И придержите язык. Я могу сделать вам больно, а могу — очень больно. Разница, смею заверить, огромная. И сознание вам потерять не удастся. Вы в отличной форме. — Она скользнула взглядом по его телу. — Отделались легкими царапинами, ну а шок благополучно прошел. Так что будете общаться со мной в здравом уме и трезвой памяти. Помните об этом и соблюдайте благоразумие, Константин. Вы ведь Константин?

Он не ответил. Подойдя к вешалке, Темногорская сняла огромный, как парашют, белый халат и деловито облачилась в него. К ней подошел дворецкий и что-то шепнул на ухо. Как и наверху, он носил перчатки, но на этот раз не нитяные, а резиновые, хирургические. Антонова начало подташнивать. Как любой нормальный человек, он боялся боли. Боли и осознания своей полной беспомощности. Никто не знает, как поведет себя под пытками. Сохранит мужество? Превратится в вопящий кусок мяса?

Антонов снова завозился на кушетке, понимая, как глупо выглядит со стороны: голый мужик, неспособный не то что постоять за себя, а даже утереть сопли, если приспичит.

Темногорская и Антон посмотрели на него, как могли бы смотреть два врача, наблюдающие за беспокойным пациентом.

— Что ж, — сказал подполковник. — Ваша взяла. Давайте договариваться.

Брови Темногорской поползли вверх, придавая ее физиономии не столько удивленное, сколько юмористическое выражение.

— Договариваться? С вами? О чем?

В ее голосе звучала вполне понятная ирония.

— Об условиях, на которых вы меня отпустите, — сказал Антонов.

— И что же вы мне можете предложить?

— Я откажусь от гонорара за убийство Шамиля.

Темногорская вопросительно посмотрела на дворецкого. Тот театрально развел руками. Тогда она вновь обратилась к Антонову:

— Извините, но я понятия не имею, о каком Шамиле идет речь. Если подразумевается знаменитый имам, то он умер своей смертью. Еще в конце девятнадцатого века.

Было не время обижаться на подначки.

— И еще троих уберу бесплатно, — закончил мысль Антонов.

Дворецкий смотрел на него непроницаемыми глазами насекомого. Темногорская пренебрежительно фыркнула.