Любовь по ошибке - Анна Жилло

Качели раскачивались все сильнее. Я уже не могла спать без ударной дозы валерьянки с пустырником. Из зеркала смотрела чокнутая панда. Как те, за которыми хотела ухаживать Ксю. Под глазами темные круги, скулы вылезли. Встала на весы - минус три кило. Ну хоть что-то, влезу наконец в платье-милитари.

- Ленка, это тебя после болезни так расколбасило, или ты влюбилась? - поинтересовалась Милка. - Глаза светятся, как у кошки.

Влюбилась?! Да хрен его знает. Но то, что крыша едет, - определенно.

Четверг, пятница, суббота - мы больше не виделись. Только по телефону говорили по несколько раз за день. Он был занят, я тоже. Или, может, просто уже не могли встречаться вот так, сдерживая себя?

- Странный он какой-то, - подлила масла в огонь Ирка.

Он странный, я странная. Всё - странное.

В воскресенье вечером я повезла Тима на Московский вокзал.

- Мама, пожалуйста, следи за собой, - потребовал он на прощанье, уже закинув вещи в купе.

- В каком смысле? - не поняла я.

- Не работай так много, побольше ешь и спи. Ты плохо выглядишь. Я волнуюсь. И пиши почаще.

Вот спасибо-то, сынок. Но волнуешься, уже хорошо. Хоть кто-то волнуется. Нет, и Кирилл сказал, что волнуется. В среду. У лифта. Тоже подумал, что я плохо выгляжу - но не стал говорить?

Вернувшись домой, я шлепнулась на диван и схватилась за телефон.

Может, позвонить и сказать: «Плевать на все, приезжай. Ночь - потом, а я хочу сейчас»?

Трезвый и здравомыслящий голос возразил: лучше отдохни, выспись и перья почисть, коза драная. На кого ты похожа вообще? Что ж тебя так раскочегарило-то?

Намазала на физиономию какие-то волшебные зеленые водоросли, воняющие, как старые носки. Залезла в ванну с бокалом вина. «Heart over mind...»[1] - пел из телефона мой любимый Джо Кокер. Кафель обвесился крупными каплями, которые собирались и стекали вниз. Я провела под водой по груди и бедрам, пытаясь представить, что это вовсе не моя рука...

Телефонный звонок на полуслове оборвал Джо. Кирилл!

Ты на расстоянии чувствуешь, что я думаю о тебе? Как у тебя это получается?

- Привет. Что делаешь?

- Проводила Тимку. Лежу в ванне. Пью хорватский «Плавац». С ослом.

- Пытаюсь представить.

- Осла? - я отпила глоток, поставила бокал на стиралку. - Так он на бутылке, а не со мной.

- Тебя. Немного вирта? - по голосу было ясно, что он улыбается.

- Вирт - это через интернет, дурачок.

- А не все ли равно? Тогда секс по домофону. Я снимаю одну варежку, потом вторую. А теперь представь, что я.

Представила. Вот спасибо-то, Кирилл! Телефон бы не утопить ненароком от таких картинок!

- Ну и что мне теперь после этого делать? - поинтересовалась я, с трудом переводя дыхание.

- Даже страшно подумать.

- Страшно? Правда?

- Вру, - усмехнулся он. - Не страшно. Очень даже интересно. Подумал. И что теперь делать мне?

Снова захотелось сказать: приезжай, прямо сейчас.

- Прости, Лен, Ксю зовет зачем-то. И вот как я пойду к ребенку в таком неприличном виде? Надо срочно вспомнить что-то из сопромата. Или сортамент двутавровых балок. Слушай, завтра днем у меня будет сумасшедший дом, потом Ксю собирать. Позвоню вечером попозже, ладно? Все, целую. Очень непристойно. и жду вторника.

- Я тоже.

Кокер запел дальше с того места, на котором остановился. Убрав телефон, я нырнула и оставалась под водой, пока уже не могла терпеть. Чтобы потом жадно вдыхать воздух - как будто в последний раз. По воде плыла зеленая муть маски.

Три недели и три дня.

Разве недостаточно, чтобы влюбиться по уши?

[1] (англ.) «Сердце превыше разума...» - первая строка песни Джо Кокера «My Father's Son»

Кирилл

Я словно оказался в центре равностороннего треугольника. Ксю, Лена и работа. Как бы порваться на много маленьких медвежат?

Когда мама забирала Ксю в Краснодар, это было обычное фоновое беспокойство. Не более того, которое я испытывал каждый божий день. Хотя и с поправкой: случись что, я добрался бы туда часов через пять при самом лучшем раскладе. Но вот эти поездки с Лидой каждый раз выпивали у меня столько крови...

История с градусником не выходила из головы. Когда вообще все это началось?

Если подумать, то почти сразу после Ксюхиного рождения. Я был на работе, Ксю с няней, а Лида с подружками. И дружками. Дальше - больше. Пьянки и гулянки не прекращались, скандалы тоже. Я поставил вопрос ребром: или она угомонится, или мы разводимся. По -хорошему, это надо было сделать намного раньше, как только стало ясно, что мои расчеты на нормальную семью оказались в корне неверными. Но я попал в обычную ловушку ненормальных папаш, обожающих своих чад и не желающих видеть их по расписанию.

На какое-то время Лида присмирела, потом все началось сначала. Терпение лопнуло, и я нашел старого и мудрого, как змий, юриста Соломона Моисеевича. Денег он отожрал немерено, но с задачей справился. В общей сложности суды продолжались месяцев десять, и Ксю осталась со мной.

Договориться о встречах миром не удалось. Понадобилось еще два месяца судебных боданий, пока не пришли к соглашению. Разумеется, в глазах широкой общественности я остался мерзавцем и подонком, но меня это нисколько не трогало. Ксю, которая с рождения мать видела реже, чем няню и отца, на ее исчезновение из нашей жизни и периодические появления почти не отреагировала. Только поинтересовалась, почему мама больше не живет с нами. Ответ, что иногда людям больше не хочется жить вместе, вполне ее удовлетворил.

Сначала Лида приезжала к нам: мы тогда только переехали в новый дом. Но это не устраивало ее и действовало на нервы мне. Поскольку она вроде как взялась за ум и даже собиралась замуж, я - после долгих колебаний - разрешил ей забирать Ксю к себе. Всего-то два дня в месяц и летние две недели.

И, вроде, все было ничего, но за последний год вдруг резко пошло в разнос. Лида жаловалась на Ксю, та жаловалась на Лиду и ныла, что не хочет к ней ездить. Мои разговоры с Лидой заканчивались ее воплями. Из Ксю удавалось выжать только то, что мать выносит ей мозг и говорит гадости обо мне. Я просил ее потерпеть, но история с градусником стала поворотной точкой. Для меня. Причем не сразу, а через несколько дней. Я все думал об этом, думал, пока на поверхность не всплыл простой до визга вопрос.

А собственно, почему Ксю должна это терпеть? Ради чего?

Соломон Моисеевич уже умер, но я порылся в интернете и выяснил, что если один из родителей настраивает ребенка против другого, это может стать достаточным поводом для ограничения в общении. А то и для запрета. Вот только доказать это непросто. Ну что ж, если надо...