История Дома Романовых глазами судебно-медицинского эксперта - Юрий Александрович Молин

1995). Когда операция оказывалась неудачной, Петр участвовал во вскрытии тела своего пациента[34].

Сохранились серебряные катетеры, которыми он самостоятельно бужировал себе уретру, о чем пишет доктор медицинских наук, профессор Л.Л. Хунданов (1989). Таким образом, «приступы», о которых упоминают современники, наиболее вероятно являлись эпизодами острого нарушения мочеиспускания вследствие стриктуры (сужения) уретры. С этим предположением согласуется и официальное суждение, высказанное Архиепископом Феофаном (Прокоповичем) (1831) о том, что болезнь Петра «была от водяного запора, с жестоким удручением и понуждением частым… И такая начала быть трудность в испражнении воды… что за прелютейшую резь… от вопля не мог себя удержать». Проанализировав доступные материалы с позиций современной урологии, Г.М. Яковлев, И.Л. Аникин и С.Ю. Трохачев (1990) предположили, что царь, помимо заболевания печени, страдал азотемией и уремией вследствие либо аденомы предстательной железы, либо стриктуры уретры.

* * *

Новым испытанием для здоровья Петра стали события ноября 1724 года. Вернувшись в Петербург из длительного утомительного путешествия по Карелии, Император получил неопровержимые свидетельства супружеской неверности своей жены Екатерины. Вот как это произошло. Некий Михей Ершов, ссылаясь на виденное им письмо камергера царицы Виллима Монса о «рецепте питья для хозяина», в начале ноября 1724 года подал соответствующий донос лакею Петра I – Поспелову, который, видимо, сразу же передал пакет царю.

8 ноября 1724 года вечером В. Монс был арестован дома генерал-майором А.И. Ушаковым; тогда же были задержаны кабинет-секретарь и камер-лакей царицы, а 13 ноября – сестра Монса, статс-дама Екатерины I М. Балк и ее сын. По «странному совпадению, в тот же день с Екатериной делается сильнейший припадок, род удара. Больной немедленно пустили кровь…» (Семевский М.И., 1884). Историк почерпнул эти сведения из подлинного «Розыскного дела о Монсе», хранившегося в Государственном архиве Министерства иностранных дел. Когда Петру принесли донос на злоупотребления и взятки В. Монса по службе, он еще ничего не подозревал. Взятые при аресте камергера бумаги раскрыли ему глаза: среди пошлых стишков, любовных записочек от разных дам были десятки подобострастных, униженных писем первейших сановников империи: Меншикова, Ягужинского, Головкина. Все они называли Монса «благодетелем», «патроном», «любезным другом и братом» и дарили ему бесчисленные дорогие подарки, делали подношения деньгами, вещами, даже деревнями! Нетрудно было понять, в чем секрет могущественного влияния камергера.

В понедельник 9 ноября арестованный Монс был приведен к следователю. Им был сам Петр – это дело он уже не мог доверить никому. Говорят, что, глянув царю в глаза, Виллим Монс упал в обморок. Этот статный красавец, участник Полтавского сражения, адъютант царя не был человеком робкого десятка. Вероятно, он прочел в глазах Петра свой смертный приговор. «Ему открыли кровь…» (Семевский М.И., 1884). Не прошло и нескольких дней после допроса, как Монс был казнен на Троицкой площади по приговору суда, обвинившего бывшего камергера во взятках и прочих должностных преступлениях. Такие судебные дела тянулись обычно месяцами и годами. Все знали, в чем сокрыта причина поспешности и тяжести приговора. Говорят, что Монс попросил палача не тянуть. Свидетельствуют, что держался твердо. Простился с пастором, вынул часы с портретом Екатерины, поцеловал и отдал священнику. Казалось, что Монс должен был кричать, биться в руках солдат… Может, он по-настоящему любил Екатерину, со всем пылом молодости. Могло такое быть? Кто знает…

Через два дня после казни Петр специально повез супругу мимо эшафота. Тело Монса запрещено было погребать, оно лежало у плахи, голова торчала на шесте. Монс смотрел на них. Екатерина оставалась спокойной. Зрелище не вызвало у нее ни ужаса, ни слез. В этом она была достойной женой царя. Вечером Петр пил пиво с приезжими купцами, слушал их рассказы, Екатерина разучивала с дочерьми менуэты. Они оба изображали картину семейного мира.

Непосредственно после казни В. Монса его сестра М. Балк, секретарь императрицы и ее камер-лакей были подвергнуты: первые двое – наказанию кнутом, последний – батогами, с последующей ссылкой. Оба сына М. Балк были высланы из Петербурга в армию. Позже, 18 ноября, были разжалованы в солдаты еще два камер-пажа императрицы – Соловьев и Павлов (Юль Ю., 1990). С тех пор Император практически перестал видеться с женой, чаще бывал, несмотря на ухудшение самочувствия, на различных приемах и государственных мероприятиях.

Не исключено, что именно с делом Монса связана особая жестокость приговоров, выносившихся в первой половине XVIII века в случаях, связанных с «осложненными» прелюбодеяниями. М.И. Семевский (1884), ссылаясь на воспоминания очевидца, английского посланника Чарлза Витворта, описывал процедуру казни одной дворянки, убившей мужа. Ее опустили в яму, вырытую на площади, и засыпали землей до плеч. Затем на плахе, установленной перед глазами преступницы, обезглавили пособницу – служанку. На виселице, воздвигнутой над головой, повесили ее любовника. В таком положении она находилась без пищи и еды 5 суток. Затем земля было плотно утрамбована и последовала смерть от сдавления груди и живота. Сохранялось клеймение по судебным приговорам и в таких случаях. Наложение клейма со времен Петра I претерпело изменения – вместо очагового прижигания раскаленным железом возникавшие раны «для неизгладимости» затирались порохом.

Существует легенда, не подтвержденная, впрочем, историческими документами, что Петр (имевший большую склонность к изготовлению анатомических препаратов и соответствующие навыки) велел забальзамировать голову В. Монса и установить ее в опочивальне императрицы. После смерти государя этот анатомический препарат сохранялся в большой стеклянной банке с этиловым спиртом в подвале Кунсткамеры[35] вплоть до воцарения Екатерины II. Узнав об этом, императрица распорядилась захоронить голову наряду с некоторыми другими объектами музея. Так закончилась история кавалера и камергера В. Монса…

Одновременно в опалу попал князь А.Д. Меншиков, официально обвиненный в злоупотреблении служебным положением, а неофициально – в попустительстве связи Екатерины и Монса. После мучительного недельного размышления о дальнейшей судьбе жены Петр под влиянием графа П.А. Толстого и вице-канцлера А.И. Остермана отказался от идеи низложения императрицы, прежде всего, во имя легитимности наследственных прав своих детей. В эти же дни Петр уничтожил завещание в пользу Екатерины, подписанное накануне ее коронации в Успенском соборе. На следующий день после допроса В. Монса он послал вице-канцлера А.И. Остермана к голштинскому герцогу Карлу Фридриху – Петр давал согласие на заключение брачного контракта. 24 ноября договор был подписан. Царь отдавал за Карла Фридриха шестнадцатилетнюю дочь Анну, и, согласно контракту, будущие супруги отрекались от притязаний на русский престол. Одновременно был подписан и тайный договор, согласно которому Петр получал право забрать в Россию своего внука, который родится от брака дочери и герцога, чтобы сделать его наследником престола. В этом-то и состоял новый