Праздники, звери и прочие несуразности - Джеральд Даррелл

оставалось только гадать), высокая и стройная фея с огромными зеленовато-карими глазами, чем-то напоминавшими весеннюю реку во время нереста форели. Все молодые и жизнерадостные, они делали свое дело весело и рьяно, словно выводок радостных щенков, из кожи вон лезущих, чтобы услужить. За этими резвушками присматривали две старшие сестры, обе француженки с таким акцентом, что даже Морис Шевалье[17] показался бы на их фоне выпускником Оксфорда, проработавшим несколько лет на Би-би-си. Сестер звали Луиза и Рене, и наблюдать за их бесхитростной французской практичностью было одно удовольствие.

На второй день, еще немного не в себе, я отправился по коридору в туалет, отчасти из-за физической потребности, отчасти из желания сменить обстановку. Только я присел и погрузился в свои мысли, как вдруг увидел на полу перед собой большую каплю свежей крови. Вот те на, подумал я как в тумане, кто-то, наверное, брился и порезался. Брился? В туалете? Тут рядом с ней появилась вторая капля, и только тогда я сообразил, что у меня снова открылось кровотечение. А дальше из носа уже полилось рекой. Оторвав целый ярд туалетной бумаги и заткнув нос, я помчался обратно в палату и лихорадочно затрезвонил в колокольчик.

Из носа уже так текло, что ком туалетной бумаги промок насквозь и от него не было никакого толку.

На мой cri de coeur прибежала Нелли, одетая в пальто. У нее явно уже закончилась смена.

— Бог ты мой! — Она округлила глаза при виде окровавленного привидения. — Вы же истекаете кровью.

— Вот и мне так показалось, — сказал я. — Нелли, дорогая, вы не могли бы ее остановить?

— Постойте… не шевелитесь, — велела она и выскочила в коридор.

Вскоре она снова появилась, совершенно обескураженная.

— Я не вижу их, не вижу! — Она готова была ломать руки от отчаяния.

— Чего вы не видите?

— Ключей, ключей, — завывала она.

По всей вероятности, речь идет о ключах от шкафчика с коагулянтами, подумал я.

— Ничего, — успокоил я ее. — Попробуем придумать что-то другое.

— Нет-нет, — замахала руками Нелли. — Если не приложить ключ к спине, то мы вас не вылечим.

В эту минуту моя вера в будущее европейской медицины в Африке серьезнейшим образом поколебалась.

Привлеченные шумом, на пороге показались Лоррейн и Зена.

— У вас кровотечение, — сказала ошеломленная Зена.

— Да, — подтвердил я.

— Зена, я не могу найти ключи. Лоррейн, ты их не видела?

— Ключи? Нет, не видела, — сказала Лоррейн. — А что за ключи?

— Чтобы опустить спинку кровати, — объяснила Нелли.

— А если запалить перья у него под носом? — предложила Лоррейн.

— Нет-нет, это от обморока, — разъяснила Нелли, эксперт в современной медицине.

— А может, принести в жертву черного петуха в меловом круге? — спросил я, начиная получать удовольствие от этой дискуссии.

— Государственное здравоохранение это не одобрит, — на полном серьезе заявила Зена.

Тут появились Брида и Пимми, заступающие в ночную смену. Последней хватило одного взгляда огромных переливчатых глаз, чтобы оценить ситуацию.

— Немедленно в постель, — велела она мне. — Лежите на спине и не двигайтесь.

— Но как же… мне… — запротестовал я.

— Хватит болтать, немедленно в постель. Брида, сходи и принеси однодюймовый марлевый бинт и немного адреналина. Скорей давай.

Я послушно лег и тотчас почувствовал, как кровь потекла мне в горло, грозя удушьем. Я поспешно сел.

— Я же вам сказала — лежать! — угрожающе произнесла Пимми.

— Пимми, дорогая, не могу. Я захлебнусь собственной кровью.

Она сноровисто подложила мне под голову еще пару подушек.

— Так лучше?

— Да, — признал я.

Вернулась Брида с тарелкой, на которой лежало то, о чем ее попросила Пимми. Моя постель уже была завалена окровавленными бумажными платками, а вокруг моего распростертого тела столпились пять медсестер.

— Поцелуйте меня, Харди[18], — воззвал я к Пимми.

— Хватит болтать, — сурово ответила она. — Лучше дайте мне заткнуть ваш нос.

С невероятной ловкостью она затолкала мне в правую ноздрю целый метр бинта, смоченного в растворе адреналина, и делала это так деловито и бесстрастно, словно фаршировала цыпленка. Затем она сдавила мне переносицу большим и указательным пальцем и одновременно стала прикладывать лед к вискам. Струйки крови и воды стекали на пижаму, а затем, пробив барьер, кровь хлынула на простыни и подушки. Пимми быстро вставила мне новые затычки. Моя палата превратилось в нечто среднее между скотобойней и гостиной маркиза де Сада после бурной вечеринки. Затычки менялись, а кровь продолжала весело хлестать. Сестры, отработавшие в дневную смену, ушли домой.

— Бесполезно, — изрекла Пимми, гневно хмурясь. — Придется сказать доктору. Лежите тихо. Брида, проследи, чтобы он лежал тихо.

Она покинула палату.

— Надеюсь, что она пошла не за доктором Груббинсом, — сказал я обеспокоенно. — Он симпатичный, но я ему не доверяю.

— Я тоже надеюсь, ради вашего же блага, — спокойно заметила Брида.

— Почему? — встревожился я не на шутку.

— Он плохой врач, — сказала она. — К такому тяжелому больному я бы никогда его не подпустила. Еще, не дай бог, залечит до смерти.

— Вот и у меня сложилось такое впечатление, — признался я. — Он смотрит на тебя с таким выражением лица — je ne sais quoi[19], — словно остался жить в эпохе, когда культю поливали кипящим дегтем.

— Невежда, — мрачно заключила Брида. — Его послушать, так пастеризация — это проповеди пастора.

— А запор — это то, что находится за порами, — включился я в игру. — Или я путаю с забором?

— И то и другое. А еще он думает, что понос бывает по нос.

— И что свинку подхватывают в свинарнике.

— Вот-вот. Еще добавьте сюда гоноррею, — сказала Брида.

— Которая бывает от большого гонора?

— Именно. Ничего, в один прекрасный день…

Что будет в один прекрасный день, я так и не узнал, поскольку в палату вошла Пимми.

— Вставайте, — велела она мне. — Доктор Груббинс сказал, чтобы вы ехали в больницу «Ватерлоо», где вам прижгут носовую полость.

— О боже. Этого я и боялся. Мне засунут горячую кочергу в правую ноздрю.

— Не болтайте глупости. — Она подала мне верхнюю одежду. — Есть специальный инструмент для прижигания.

— Инструмент? Раскаленное тавро? Мне обещали мир и покой.

— Вам не видать мира и покоя, пока не остановят кровотечение, — трезво заметила Пимми. — Надевайте ваше пальто. Я еду с вами. Так распорядился врач.

— Похоже, это единственное разумное распоряжение, которое он сделал со времен окончания медицинского института, — сказал я доброжелательно. — И как мы будем туда добираться?

— Такси, — коротко ответила Пимми. — Уже ждет.

Водитель, ирландец, оказался мясистым человечком, похожим на грецкий орех с ножками.

— Куда едем? — спросил он.

— Больница «Ватерлоо», — отчетливо сказала Пимми.

— «Ватерлоо»… «Ватерлоо»… — задумчиво повторил водитель. — Это где же?

— Вестминстерский мост, — подсказала Пимми.