Царское дело - Сергей Булыга

Зато можно было сколько хочешь думать, ни на что не отвлекаясь. Только о чем тут теперь думать, сердито рассуждал Маркел, сколько он ноги бил, а что узнал? Да почти ничего. Ну, разве только то, что тот, кто загубил царя, или кто тогда стоял рядом с царем, или даже сам царь тогда был в деревянной шапке. Но не бывает деревянных шапок, не носят их люди! Но, тут же подумал Маркел, зато какая славная примета — деревянная шапка! Такую только увидишь — и сразу хватай. Если, конечно, карлица над ним не посмеялась. Нет, слишком она была пьяная, чтобы такое выдумывать, пьяный обычно правду говорит. Как это? А, да: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Да и если вспомнить, подумал Маркел, то ведь и дядя Трофим перед смертью тоже только про шапку говорил, и не про свою, это точно. Свою он велел снять и опять стал говорить про шапку. Неспроста это, ох, неспроста! Вот только почему вдруг шапка деревянная? Эх, очень жаль, что ведьму зарезали, а то бы она объяснила, что к чему. Ну да что теперь про нее вспоминать, теперь нужно только на себя надеяться и думать, думать очень крепко! Примерно вот с такими мыслями Маркел шел рядом с Филькой и даже не очень смотрел по сторонам. Да и рассматривать там было особенно нечего, пока вдруг не показалась сбоку каменная башня, и она была кремлевская, Маркел ее сразу узнал. А Филька еще прибавил, что эта башня называется Собачья и, значит, они уже почти пришли. И в самом деле, они вскоре прошли по мосткам через Неглинку, и Филька еще радостней сказал, что теперь совсем близко, и еще очень хорошо, что опять пошел дождь.

— Что в этом хорошего? — спросил Маркел.

— Потому что нам сейчас идти через стрельцов, у них здесь слобода, — ответил Филька. — А дождь и темень нам в помощь.

И, перекрестившись, свернул от Неглинки в улицу. Потому что дальше на Неглинке караул, объяснил Филька. А на улице, да еще в такой дождь и в темень, никого, конечно, не было. Так они прошли по слободе, ничего и никого не встретили, а только дождь еще больше усилился. После они опять свернули к Кремлю и, уже мокрые, как куры, вышли к Кутафьей башне — к той самой, сразу же вспомнил Маркел, возле которой всего два дня тому назад (а будто бы сто лет уже прошло!) его остановил стрелец и не пустил въезжать. Знак ему тогда был, вот что! А он, дурень, не понял и поехал объезжать — и въехал! — в сердцах подумал Маркел, глядя на Кутафью башню и дальше за ней на каменный мост. Башня была, конечно же, закрытая, время же какое было, полуночное, и ни проезду, ни проходу на мост не было. Но Филька все равно пошел вперед, а Маркел за Филькой. Так они подошли к самой башне, завернули вдоль нее направо, и там под навесом Филька постучал в небольшую железную дверь. В двери открылось окошко, и из него спросили, чего надо. Филька ответил что-то неразборчивое.

— Га! — сказали из окошка. — Ладно. А это кто с тобой?

— Дяди Трофима племянник, — ответил Филька.

— А, этот дурень… — сказали в окошке. — Проходите, если сможете. Сегодня они очень серьезные.

— Мы тоже не шуты, — ответил Филька.

И велел Маркелу идти следом, а сам уже полез на мост и дальше полез вдоль него, цепляясь сбоку за перила. Маркел полез за ним. Внизу под ними чернела Неглинка. А впереди на стене между зубьями виднелись (или, может, только мерещились) головы стрельцов. Стрельцы были (мерещились) с пищалями. «Стрельнет — и мозгов не соберешь, — думал Маркел, — Неглинка смоет».

Но Бог миловал, никто в них не стрелял, они перебрались вдоль моста и вышли на ту сторону Неглинки, рядом с закрытыми воротами Ризположенской башни. Теперь дождь шел вместе со снегом. Маркел думал, что они будут стучаться в ворота. Но они прошли мимо них, отошли еще шагов на десять, и там Филька начал рыть снег прямо под самой стеной. Маркел стал ему помогать. Они рыли недолго и дорылись до черной дыры, уходящей под стену.

— Что это? — спросил Маркел.

— Прыгай туда, — ответил Филька.

Маркел не прыгал. Тогда Филька подтолкнул его. Маркел начал падать. Можно было хвататься за стену, но он не стал этого делать и вначале немного скатился, а после упал вниз, сажени на две, на три. Там было совсем темно. Маркел лежал в сугробе. Сугроб был плотный, перемешанный с соломой. Но зато сверху не было дождя! Маркел довольно потянулся.

— Отползай! — приказал сверху Филька.

Маркел отполз. Рядом свалился Филька. Потом он встал, взял Маркела за руку и потащил за собой. Так они прошли шагов с десяток и подошли к какой-то стене. Там Филька отпустил Маркела и стал с чем-то возиться, шуршать. Потом велел дать кушак.

— А то, — сказал, — веревки не хватает.

Маркел дал свой кушак. Филька еще немного пошуршал, потом отошел, размахнулся, послышался шелест — Маркел понял, что это шелестит гирька, раскрученная на веревке.

А потом вверху послышался удар. Потом гирька упала обратно на снег. После Филька еще раз пять бросал гирьку, пока она вверху не зацепилась. Филька подергал за веревку и сказал, что можно лезть. Маркел полез, упирался сапогами в стену и залез. Там оказалась узкая площадка, а за ней дверь — закрытая, конечно.

За Маркелом на площадку залез Филька, отвязал гирьку, отдал Маркелу кушак и сказал:

— Ну, вот, мы в Судебном застенке. С другой стороны.

И осторожно стукнул в дверь. Потом еще раз. Потом усмехнулся и сказал:

— Может всякое случиться. Тогда полезем обратно. И, если Бог даст, вылезем.

Но Бог дал иначе — за дверью кто-то завозился и спросил:

— Кого это в такую пору носит?

— Своих, дядя Игнат, — ответил Филька. — В грибы ходили, не гневись.

С той сторон залязгали засовы, после открылась дверь, и они вошли в какую-то тесную, но теплую каморку. Тамошний хозяин с любопытством смотрел на Маркела и Фильку. Но Филька строго сказал:

— Очень спешим, дядя Игнат. По государеву делу, — и, взяв Маркела за руку, скорым шагом вывел его из каморки.

Дальше они прошли через сени, поднялись по одной лестнице, после спустились по другой, там Филька сам открыл какую-то дверь…

И они вышли из подклета Судного приказа, а это при Ризположенских воротах, в Кремле. Была еще ночь, дождь кончился, и опять показалась луна, но она висела уже совсем низко. Маркел видел справа от себя царский дворец, а слева двор князя Семена. На душе было легко и радостно.

Но вдруг подумалось: какая же тут легкость?! Легко было, когда он сидел дома, в Рославле. Эх, говорила мать, не езди, дурень, в Москву, не бывает от нее добра, кто из наших в Москву ездил, все там головы сложили. А он в ответ только посмеивался, думал: что она, старуха, в этом понимает и что ему в Рославле делать, в глуши этой! Да он, если ему только простору дать…

Но дальше Маркел подумать не успел, потому что Филька вдруг сказал:

— Чего стоим? Еще приметит кто-нибудь. Или стрельцы перехватят.

А и верно, подумал Маркел, и они пошли дальше.