Пионерский гамбит — 2 - Саша Фишер

в котором высилась гора ложек из вездесущего алюминия. Я взял тарелку за «крылышки» и потащил к столу.

Подождите-подождите… Она сказала, что нам может… не хватить? Да мне кажется, я от одной этой миски борща лопну. Порция была как минимум втрое больше, чем в лагере.

Ложка была склизкой и липкой, но к этому я уже привык. Мне вообще кажется, что отмыть алюминиевые ложки до ощущения чистоты просто нереально…

Итак, супчик! Густой, наваристый, невероятно вкусный и очень много. К середине тарелки с меня лил пот. Но останавливаться все равно не хотелось. Вкуснотища же! Наши повара готовили гораздо более пресные и жидкие супы.

А это было прямо-таки испытание борщом! Тот случай, когда понимаешь, что еды слишком много, но остановиться все равно не можешь, потому что это дело чести — опустошить миску до дна!

Уф. Хорошо… Я отвалился на щербатую спинку стула и посмотрел в сторону окна раздачи. Кое-кто из парней уже справился с порцией первого и получал свое «продолжение банкета».

Так. Сейчас. Надо чуть отдышаться. Я вытер со лба выступивший пот и встал.

А, блин, точно. Второе же в ту же миску накладывают. И хотел бы возразить, что, мол, это как-то неправильно, но подозревал, что меня отбреют чем-то вроде: «А посуду ты сам не помоешь, умник чистоплюйский?!» Так что возражать не стал. Вернулся за своей тарелкой и встал в очередь за вторым.

Тарелка наполнилась снова. Шмяк — чуть сероватое и неоднородное картофельное пюре. Сверху — кубик сливочного масла. А потом все это накрыли два циклопических шницеля. Которые по длине в тарелку чуть-чуть не помещались.

— Я же сейчас лопну… — простонал Марчуков и плюхнулся на стул рядом со мной. Он методично взялся разламывать ложкой шницели на кусочки, а потом перемешал их с толченкой и маслом в почти однородную массу. Зачерпнул полную ложку и принялся жевать.

Взрослый настоящий я эту гигантскую порцию не осилил бы. От одного взгляда на это количество еды у него бы начал ныть весь ливер во главе с желудком. Но молодому растущему организму это оказалось вполне по силам! Правда, пришлось сделать небольшой перерыв между первым и вторым шницелем и сбегать за стаканом воды. Но доел я все. Даже до цвета толченки докапываться не стал. Ну, ливанули в пюре холодного молока, делов-то.

— Так, кто доел, пустые тарелочки несем вот на этот стол! — снова возвысился над всеми голос суровой Павловны. Надо же, как меняется ощущение от женского голоса… Когда Павловна разговаривала с несимпатичным водителем автобуса, ее голос был противным и визгливым. А сейчас кажется властным, но заботливым. — Доедаем, доедаем, знаете, что такое «Общество чистых тарелок?»

Переваливаясь, как обожравшаяся утка, я доплелся до стола с грязной посудой, поставил свою пустую тарелку в общую стопку, кинул ложку в прямоугольный судок и с почти благоговейным ужасом увидел на раздаче два подноса — на одном полные стаканы компота, а на втором — гора румяных булочек. Здоровенных печеных кусков теста. Каждая больше ладони размером. И они головокружительно пахли свежей сдобой.

Я тяжело вздохнул и подумал, что сейчас сдохну. И на моем надгробии надо будет написать «убит свежей булочкой в сговоре с борщом и котлетами». Потому что вопреки всякой логике, рука уже тянулась за чертовой булкой.

Очень вкусной булкой. С хрустящей корочкой и нежной сладковатой мякотью.

Неужели в деревнях все время так кормят? Или это только для гостей так?

С другой стороны, а почему бы им так и не кормить? Они же это все у себя и выращивают. Начиная от картошки и заканчивая мясом…

— Вот бы нас в лагере так кормили, — Марчуков хищно глянул в сторону подноса с булками. Там их еще было довольно много.

— Тогда бы мы дома в двери не пролезли, — я хотел посмеяться, но вместо этого икнул. Надо бы написать про этот обед в столовой в газете тоже… Что-нибудь про «не посрамим честь советских пионеров в деле поедания борща и запивания булок компотом!»

Вообще, конечно, все доели далеко не все, несмотря на грозные увещевания про «общество чистых тарелок». И специально для таких вот «недоедков» рядом со столом для грязной посуды поставили кухонный чан, куда нужно было высыпать и выливать то, что не поместилось в желудках. Ну то есть, нужно было подойти, самостоятельно ложкой соскоблить все из своей тарелки в эту мешанину их супа, толченки, кусков мяса и компота.

Правда, кажется, эта кастрюля с помоями с том же зале, где все едят, смущала только одного меня. Да и как, смущала… Ну, просто я обратил на нее внимание. И потом никак не мог выкинуть из головы то, что она вообще здесь существует. Хотя, казалось бы, ну что такого-то? Там же не вчерашняя-позавчерашняя еда. Просто перемешанная…

Но и все равно как-то это… Как-то неправильно, что ли.

В дверях столовой появилась еще одна дама. Высокая, такая вся статная, с лицом модели для советских плакатов — распахнутые глаза, румяные щеки.

— Ребятишки, молочка хотите? — жизнерадостно спросила она.

Глава 15, в которой я наблюдаю городскую легенду в действии, а потом выслушиваю другую легенду

«А хорошо, что я молоко не люблю», — подумал я, глядя на очередь, выстроившуюся к дощатому домику с двумя дверями на заднем дворе столовой. В принципе, холодное молоко я иногда даже пью. Ну, точнее, пил. В той своей жизни. Как-то по настроению, что ли. Так-то я иногда его иногда просто в кофе добавлял, но где-то раз в полгода на меня что-то такое находило, я хватал с полки супермаркета литровую бутылку и выпивал ее всю прямо по дороге до дома. И ничего, в общем-то, не происходило. С деревенским молоком все было сложнее. Я вообще не помню, чтобы его пробовал. Наверняка, случалось, просто как-то не отложилось в памяти. Зато множество моих самых разных знакомых рассказывали мне, как этот божественный нектар «вышибает дно» у взрослого человека. Вроде как, дети нормально пьют жирное свежее молочко из-под коровки, а вот взрослому это вкусовое наслаждение грозит парой часов верхом на белом друге. Проверять, насколько взрослый Кирилл Крамской, я не стал. И когда половина моих соотрядников выстроилась в очередь к ясноокой ударнице коммунистического труда с бидоном холодного молока, я остался сидеть на своем месте, обудмывая, как бы вообще заставить себя встать, вместе с тонной съеденной на обед еды.

А вот сейчас я стоял на крыльце и смотрел на очередь в туалет. И мне даже отсюда был слышен концерт их их взбунтовавшихся внутренностей. Ну, такое…

Впрочем, далеко не все из тех, кто пил молоко, так