Урки и мурки играют в жмурки. Отвязный детектив. - Александр Сидоров

— Да прекратите! — пронзительно закричала трубка. — У нас нет образцов! Нет! Но их ещё можно вернуть! Если только вы с Ваней ничего не сделаете, я вам всё расскажу! Дайте с ним поговорить, я хочу знать, что он жив…

Радует уже то, что ты этого пока не знаешь, удовлетворённо подумал Драбкин. Значит, он до тебя ещё не добрался. Но мне-то что делать прикажешь? Ах, Джонни, Джонни, ты снова всё перегадил…

— Позвоните через час, Елена Владимировна, — предложил Аркадий Игоревич Алёнушке. — Мы как раз осматриваем квартиру вашего братца, а сам он находится в другом месте. В тёплом и сухом. Думаю, вы сможете с ним пообщаться. А пока подумайте.

— Я перезвоню, — тихо сказала Алёнушка.

Ты-то перезвонишь, подумал Драбкин. А мне-то что делать? Хорошо бы за час вернуть твоего Иванушку в душные объятия друзей. Но чудес, увы, не бывает. Возможно, и бывают, но не в нашем районе.

— Это как понимать, Аркадий? — спросил Драбкина Гена Шустов, как только тот отключил сотовый. — Неужто сестрица звонила?

— А ты что, не понял до сих пор? — сердито бросил Аркадий Игоревич. — Слушай, ты эту «трубу» у Джонни когда-нибудь видел? У него же обычно дорогая — чёрная «раскладушка» с наворотами.

— Видать, эту спецом для разговоров с сестрёнкой держал, — предположил Шустов. — И оформлена наверняка не на него. Звонки на его «Нокию» проверить можно, а этот телефончик чистый. Лучше скажи, как ты ей Джонни предоставишь.

— Может, Пашины гамадрилы его сейчас приволокут, — с робкой надеждой ответил Драбкин.

Однако гамадрилы Павла Петровича Аникушина никакого Джонни не приволокли. Зато приволокли вести совсем уж похоронные.

Квартира, в которую предположительно мог перебраться Джонни, находилась в соседнем подъезде, то есть в том, за которым сотрудники службы безопасности «Русского мира» особо не следили. Снимала квартиру одинокая двадцатилетняя студентка педагогического университета Алиса Адашева. Сосед Алисы, военный пенсионер и ранний птах Платон Дмитриевич, сообщил, что утром, часов около шести, он видел, как студентка вместе с неведомой ему подругой в спортивных костюмах выводили гулять Алисину собачку чау-чау. Собачка бежала на поводке, девушки — за нею, как привязанные. Подруга несла через плечо вместительную спортивную сумку с иностранной надписью. Возвращались ли девицы домой, пенсионеру было неведомо. Ко всему сказанному он сообщил «товарищам милиционерам», что всегда чувствовал за Алиской неладное. Девица видная, симпатичная, а шмыгает постоянно в драных штанах, с короткими рыжими патлами, в обществе парней Платон Дмитриевич её не видал, только с девками.

— Не иначе как лесбиянка, — сделал вывод пенсионер и сплюнул с отвращением. — И детей будет всяким пакостям в школе учить! Этих сучек надо сажать в тюрьмы и насиловать! Хочет — не хочет, а забрюхатит. А то что ж? Никакого приплода в стране!

«Милиционеры» обещали довести ценное предложение до руководства.

Утреннюю пробежку девушек, как оказалось, видели Женя и Витя, которые дежурили во дворе, а также бдительная пара «топтунов» напротив дворовой арки.

— А что, девки как девки, — недоуменно пожал плечами Женя Топтыга. — Одна рыженькая, стриженая под «мальчика», другая — брюнетка, сиськи у неё такие… Ядерные сиськи. Та, что под «мальчика», ещё нам кричала, спрашивала, сколько точно времени.

— И сколько было точно времени? — гробовым голосом спросил Драбкин.

— Без семнадцати минут шесть, — отчеканил Женя.

— Запомни и выучи наизусть, — приказал Драбкин. — Сегодня, 19 апреля ровно в пять часов сорок три минуты ты пополнил ряды конченых пидоров Москвы и Московской области!

ИТАК, ДЖОННИ УПОРХНУЛ ИЗ МЫШЕЛОВКИ, как вольный голубь мурой породы. Впрочем, мурые голуби как раз отличаются особой привязанностью к дому. Так что беглеца лучше бы сравнить с какими-нибудь немецкими штрассерами, бухарскими «барабанщиками», французскими «дутышами» или, скажем, бердянскими длинноклювыми турманами. Хотя с кем ни сравнивай, а след негодяя Джонни, студентки Алисы и собачки чау-чау растворился в утреннем московском тумане.

— Интересно, какого же козла мы предъявим сестрице Алёнушке? — обречённо повторял вслух один и тот же вопрос Аркадий Игоревич Драбкин.

— А мы его вживую должны предъявить? — уточнил Аникушин.

— У тебя что, его труп имеется? — подозрительно покосился Драбкин на начальника службы безопасности.

— Я не в том смысле, — торопливо поправился тот. — Просто если ей Джонни только послушать надо, есть один вариант…

— Магнитофонная запись его пьяных завываний под караоке? — саркастически хмыкнул Аркадий Игоревич.

— Зачем магнитофон? — обиделся Аникушин. — Кое-что получше магнитофона.

— А именно? — уточнил Шустов.

— А именно — Дима Шапокляк.

Шустов и Драбкин мгновенно развернулись к Аникушину и вытянули шеи.

— Дима Шапокляк? — эхом повторил Геннадий Александрович. — Это кто?

— Это который на новый год актёров изображал, — напомнил начальник службы безопасности «Русского мира». — Он в этом деле покруче Максима Галкина!

— А получится? — засомневался Драбкин. — Я что-то не слышал, чтобы он Джонни показывал…

— А я слышал, — успокоил шефа Аникушин. — Один в один.

— Интересные у вас развлечения, — насторожился Драбкин. — Кого он вам ещё представлял? Может, Шустова? Или меня?

Павел Петрович смутился. Аркаша Деловой угадал на все сто. Дима Шапокляк действительно пародировал несколько раз Драбкина и всю его тимуровскую команду. Не, а что такого?

— Таак, — протянул Аркадий Игоревич. — Понятно. Ну ладно, нет худа без добра. С вашими посиделками мы ещё разберёмся, а сейчас срочно давайте сюда этого Шапокляка! Времени в обрез…

Диму успели доставить почти вовремя. Аркадий Игоревич заговаривал зубы Алёнушке всего-то минуты четыре.

— Ну, вот и ваш братец, дражайшая Елена Владимировна, — радостно сообщил Драбкин, узрев в проёме двери юркого, как ужак, Шапокляка. — В целости, так сказать, и сохранности. Только он пока говорит с трудом — по причине некоторой физической дефективности. А что вы хотите? Знаете, некоторым непривычно, когда им пальцы в тисках зажимают. Но не будем касаться подробностей, не предназначенных для женских ушей.

— Дайте мне его! — потребовала Алёнушка.

— Вы помните о нашем джентльменском уговоре?

— Да помню я! — нетерпеливо огрызнулась сестрица. — Я хочу его слышать!

— «Я хочу слышать этого человека»! — иронически процитировал Драбкин классика. — Тут улавливаются трагические есенинские нотки. Не правда ли, Елена Владимировна?

Сам того не понимая, Драбкин неожиданно попал в цель. «Значит, Ваня начал ломаться, — подумала Алёнушка. — Эта сволочь мне прямо намекает на Есенина, которого застрелили его отморозки».