Урки и мурки играют в жмурки. Отвязный детектив. - Александр Сидоров

Он выглянул в окно из-за края шторы. В колодце двора — никого. Ещё недавно за столиком сидела парочка аникушинских «бойцов». Видно, отошли — ноги поразмять. Да и то: куда объект денется с тринадцатого этажа двадцатичетырёхэтажного дома? Не альпинист же. Ну что же, поглядим. Нужда заставит, и в горные стрелки запишешься.

Джонни вышел на лоджию, раскрыл створку стеклопакета и выглянул. Налево бесполезно, квартира в том же подъезде. Остаётся направо. Правая лоджия, к счастью, не застеклена. Но до неё ещё нужно добраться. Как? Сначала — на коробку сплита, выведенную на улицу. Затем ниже — на выступ, вполне удобный, чтобы стоять, держась за хоботок — от того же сплита. А дальше? До соседской лоджии не дотянуться. Забросить бы крюк какой-нибудь… Нет никаких крюков. Остаётся надеяться на чудо.

Он пошёл в кухню, достал несколько маленьких хрустальных рюмок и рассовал их по карманам брюк. Больше ничего в голову не приходило. Затем снова появился на лоджии, опасливо и аккуратно ступил на кронштейны, державшие сплит. Кронштейны затрещали. Джонни быстро перебрался на нижний цементный выступ прямо под лоджией соседей. Одной рукой он держался за резиновый хоботок, торчащий из стены, другая была свободна. Свободной рукой он вынул из кармана рюмку и швырнул её на соседскую лоджию, пытаясь попасть в окно. Рюмка, видимо, угодила в деревянную раму и даже не разбилась. Хотя шум вроде был.

Джонни подождал. Тишина. Холодный порывистый ветерок то и дело подталкивал парня с выступа. Правая рука, державшая хоботок, слабела и дрожала, как в эпилептическом припадке. Колени то и дело норовили подогнуться, а в промежности было странное чувство. Только теперь Джонни ясно понял, что значит выражение — «хрен согнулся в калачик». Даже не понял — ощутил.

Он вынул вторую рюмку и швырнул сильнее. На этот раз она попала точно в стекло. Раздался лёгкий звон, вскрик, топот. Кто-то босиком выскочил на лоджию, шаги явно женские.

— Что же это такое?! — достаточно громко, но не истерично прозвучал возмущённый девичий голос. Следом над Джонни возникла девичья же голова.

— Ой! — вскрикнула голова, неожиданно обнаружив висящего в воздухе постороннего мужчину. — Вы кто?! Вы что?!

— Не кричите, — умоляюще прошептал Джонни. — Я ваш сосед. Круглов моя фамилия.

Фамилия успокоила девицу неожиданно быстро. Хотя несколько странно представляться девушке по фамилии, болтаясь за её окном.

— А вы зачем там? — так же тихо спросила хозяйка лоджии.

— Может, вы мне какую-нибудь верёвку дадите? — жалобно попросил Джонни. — Или простыню…

— Да-да, конечно! — всполошилась девица и мгновенно исчезла. Джонни показалось, что прошла вечность, прежде чем она появилась снова. Он даже подумал, что незнакомка вызывает милицию.

На самом деле девица крепко связала вместе две простыни да к тому же сделала на них узлы для удобства. Один конец она закрепила вокруг своей тонкой талии, другой спустила Джонни. Руки Ивана мандражировали, он боялся глядеть на что-либо, кроме стены и простыни.

— Не бойтесь, я вас вытяну, — ободрила его смекалистая деваха.

Действительно, всё обошлось благополучно, хотя спасительница едва сама не вылетела с лоджии под тяжестью Иванова тела.

Несколько минут Джонни лежал на дощатом полу, пытаясь унять дрожь. Потом поднялся, передвигая ватные ноги, прошёл за девушкой в кухню.

— Ну, и что всё это значит? — строго вопросила незнакомка, заваривая кофе для нежданного ночного гостя.

— Это значит… — сказал Джонни и поперхнулся. — Это значит, что вы меня должны спасти.

— А что я, по-вашему, только что сделала?! — возмутилась девушка.

— Значит, вы должны спасти меня ещё раз…

в которой опера Серёга и Миша пополняют свою коллекцию жмуриков, а также знакомятся с капитаном Врунгелем

21 апреля, Мокрый Паханск, вторая половина дня

СЕРЁГА СТЕПЦОВ ОСТОРОЖНО ВОШЁЛ во двор Лерки Копцевой, держа «Макарова» стволом вверх. Сделал несколько шагов по дорожке, посыпанной гравием. Никого. Следом зашуршал по гравию Миша.

Двор был аккуратный, с клумбами, на которых росли тюльпаны — жёлтые и красные. Приземистый одноэтажный кирпичный домик стоял шагах в двадцати прямо перед оперативниками, разглядывал судорожные индейские маневры двух приятелей и уныло размышлял: на кой ляд вас, болезные, сюда занесло? Слева, в глубине, раскинулся огород — как море в песне про несчастного кочегара. Перегадить всю музыку норовил разве что деревянный сортир, который притулился в левом дальнем углу огорода, как сторожевая будка.

Опера дошли до дома, поднялись на крыльцо. Степцов постучал. Тишина. Миша тронул дверь. Она поддалась и скрипнула ему навстречу. Рванув на себя хлипкую ручку об одном гвозде, Миша влетел в комнату, мгновенно присев и отпрыгнув в сторону:

— Всем на пол!

За ним заскочил Серёга — молча, но грозно.

В тихой комнатке никого не было. Посреди — овальный стол тёмной полировки с бледными проплешинами, словно больной пеллагрой. Два венских стула, видимо, помнивших ещё пухленький зад юного Моцарта. Прямо по курсу — старая оттоманка с пуфиками и жалким видом одалиски, потоптанной отрядом суровых мамелюков. Над оттоманкой — небольшой ковёр, новый, светлый, с яркими кляксами узоров. Он смотрелся в интерьере, как галстук от Армани под грязной телогрейкой бомжа. В углу — небольшой чёрный телевизор, такой пузатый, словно он заменял в интерьере самовар. На левой стене — картина с пухлой бабой, пожирающей виноград. Справа от беременного телевизора — репродукция девицы в экзотическом одеянии, держащей саблю востру и попирающей изящной ножкой отрубленную голову бородатого мужика. Голова не выглядела особо печальной; скорее, она заигрывала с девицей и предлагала: "Золотце, почеши мне пальчиком за ушком"…

Всё это опера внимательно срисовали взглядами.

— Иудифь с головою Олоферна, — кивнул на девицу с саблей Миша Арбузов.

— О, блин, искусствовед… Кто такая?

— Не знаю. У нас дома альбом был, «Государственный Эрмитаж». Я его в детстве наизусть знал. Там ещё святой Себастьян с кучей стрел в брюхе. Тоже личность мне не известная.

— Хозяева! — зычно позвал Серёга и кивнул Мише на дверь во вторую комнату. Дверь находилась слева от оттоманки и была прикрыта бамбуковой занавесью с видом пагоды. — Милиция к вам!

— Если к нам, то проходите, Сергей Андреевич, — раздался гостеприимный добродушный голос из смежной комнаты. — И вы, Михаил Кутузович. А то пока будете здешний Эрмитаж рассматривать, вам самому брюхо стрелами нашинкуют.

Опера вздрогнули от неожиданности.

— Вы кто?! — громыхнул Серёга Степцов и присел на шарнирных коленках.

— Конь в пальто, — ласково представился тот же весёлый молодцеватый голос. — Проходите, говорю.