Московская сага. Война и тюрьма - Василий Аксенов

Всему конец, думал притворяющийся спящим ее муж,сорокаоднолетний генерал-полковник Никита Борисович Градов, Вероника невернулась, ее больше нет, стоит ли сражаться с немцами над руинами семьи?..

Наутро начались большие хлопоты. Им была выделена,«рассургучена» огромная пятикомнатная квартира, в которой, как видно, перед темкак «засургучили», матерый какой-то «враг народа» обитал. Квартира в самом чтони на есть «аристократическом» районе, на улице Горького, напротив Центральноготелеграфа. Вероника забыла все обиды и унижения прошедшей ночи: хочешь нехочешь, война не война, а квартиру надо было обустраивать, и детей надо былопереводить в другую школу, и паек генеральский надо было оформлять и тэдэ, итэпэ.

* * *

Ну что ж, подумал Никита, сидя в кабинке наблюдателя надопотопном биплане, дрожащем под струйками ветра, ну что ж, как в народе нынчеговорят, война все спишет... Пилот обернулся, сверкнули молодые зубы. Все впорядке, товарищ командующий? Никита показал ему рукой направление в сторонурасположения своих танковых частей.

Капитану Ересю малость полегчало: биплан отдалялся от линиифронта. «А вы, все ж таки, подполковник, поднимите звено прикрытия, –сказал он Благоговейному. – А то как бы с пути не сбились». Мощный летчиктолько саркастически на него покосился. «Слышите, что я вам говорю?!» – повысилголос особист. «Ты что, охуел, капитан?» – невежливо возразил командир полка ипошел прочь. Наглеет народ на войне, подумал Ересь. Надо меры принимать.Наглеет подчас народ, когда получает в руки оружие.

* * *

Танковый клин завтра должен решить все дело. Тристановеньких, только что прибывших с Урала «тридцатьчетверок» пройдут первыйэшелон немцев примерно с десятью процентами потерь, второй эшелон, скажем, спятью процентами потерь, основная масса, громя все вокруг и сея панику, за деньподступит к городу. Никита смотрел сверху на подходящую к березовой роще новуюколонну. Добрая машина Т-34, по всем статьям она вроде бы превосходит немецкий«Т-IV», посмотрим, как завтра себя покажет в деле, в условиях стремительногонаступления. Из люка головного танка командир помахал рукой пролетающемубиплану. За еловым бугром, в балке, стояла дюжина чудовищ, гордость РККА,шестидесятитонные ИСы. Никаким камуфляжем их не прикроешь, да и чегокамуфлировать, вот уж действительно секрет Полишинеля... Медлительные динозаврыв течение всей войны, начиная с боев на линии Сталина, так называли немцысистему укреплений за старой западной границей, были излюбленной мишеньюнемцев. «Мессершмитты» их вроде даже за добычу не считали, пехотный же фриц,прожженная фронтовая бестия, привыкший разбираться в разных видахмногонационального оружия, немедленно изучил слепые секторы пулеметчиков ИСа,спокойно подходил на удобную дистанцию и только тогда уже вытаскивал гранатуиз-за голенища. И все-таки до сих пор верховное командование считает остаткитяжелых танков важнейшим резервом. Сталину, должно быть, не докладывают офронтовой судьбе его крестника. Вот и Особой ударной навязали дивизион, как ниотмахивался Никита.

Их-то мы и пустим на Сосняки, чтобы создать впечатлениеглавного удара. За ночь их надо будет подвести вплотную к линии фронта.Разумеется, их сожгут в течение первого же часа, однако именно этот час и можетоказаться решающим. Неожиданная мысль вдруг пробралась холодной струей запазуху: значит, танкистам этого дивизиона можно уже выписывать похоронки? Нучто ж, строго ограничил себя командующий, жертвуя сотней, спасаешь тысячу. Ну акто оказался в тех или в других порядках, это уже не в нашей компетенции.

Внизу появилась полуразрушенная артиллерийским огнеммашинно-тракторная станция, разросшаяся в свое время вокруг оскверненныхцерковных зданий. Там среди искореженных комбайнов стояли невинные на вид грузовики-четырехтонкис косо торчавшими из кузовов в небо рельсами, так называемая бесствольнаяреактивная артиллерия. Вот это действительно серьезное оружие, создаетисключительную интенсивность и плотность огня. Говорят, солдаты стали называтьэти странные пушки «катюшами». Славненький юморок, ничего не скажешь, вполне встиле этой войны; юморок, говорок, табачок, потом все к черту разлетается впламени и разрывах. Однако, если эту столь славно изрыгающую смерть «катюшу» непоставить на подходящие колеса, толку от нее будет мало. На этих четырехтонкахона далеко не уедет, а между тем она как раз должна метаться вдоль линиифронта, подобно огненному Азраилу, быть неуловимой на пересеченной местности ивходить в прорывы. Армии нужен мощный и быстроходный массовый грузовик-тягач,но таких у нас нет и не предвидится. О такой машине еще Тухачевский в своевремя говорил, но к нему не прислушались, а ведь без этого мы сейчаспрактически не сможем начать никакого серьезного контрнаступления. Надо снова иснова поднимать этот почти безнадежный вопрос, у нас нет выхода, американцы длянас такую машину строить не будут.

«Катюшисты», очевидно, уже знали, что над ними летаеткомандующий. Несколько расчетов построились и взяли под козырек средиэмтээсовского хлама.

Будоражин четко выполнял предписания, после МТС сталзабирать далее в северо-восточном направлении. Никита Борисович озирал огромноепространство, замершее в предгрозовом спокойствии. Здесь под его началом стоятедва ли не триста тысяч людей, и каждый из них надеется уцелеть не только взавтрашнем бою, но и вообще в войне, вернуться домой, в свою собственную,единственную для каждого теплынь. Армия, почти равная всему войску Наполеона,пехотинцы, артиллеристы, танкисты, летчики, две кавалерийские бригады и дажеодна бригада морской пехоты (держать их в резерве до самого штурма!), саперы,связисты, десантники, и каждый уверен, что убьют не его, а другого. Загадкачеловеческих масс, как и моя собственная загадка, думал он: мы все полагаемуцелеть, а между тем вполне хладнокровно считаем проценты потерь, даже незадумываясь о том, что эти проценты, всегда более или менее верные, если ихсчитает хорошо подготовленный специалист, представляют собой массу мгновенныхпревращений осмысленных, движущихся, надеющихся существ в разодранные клочьяплоти. Но выбора же у нас нет, подумал он и вдруг преисполнился каким-товдохновенным, как бы симфоническим отчаянием. Мой звездный час, великая война,разве не к этому я шел всю жизнь?

* * *